Книга Запретный рай - Лора Бекитт

Морису казалось, будто пол плывет под ногами, а в нем самом ширится и пульсирует что-то древнее и темное.

После столь долгого перерыва это напомнило ему их первую ночь. Того, что случилось с Моаной, не было. Это произошло когда-то давно в страшном сне.

Его тело нашло приют внутри ее тела. Ее шелковистые волосы напоминали водоросли. Ее полные губы, казалось, распухли от поцелуев. Она выглядела удовлетворенной, расслабленной и вместе с тем полной неистощимого желания.

Морис погружался в чувственные глубины наслаждения, как в океан. Он сотню раз умирал и рождался заново. Он никогда не думал, что такое будет возможно здесь, в этих широтах, под этими небесами.

Глава двадцать третья

Напоенная запахами соли и планктона бескрайняя стихия околдовывала, притягивала, манила. В ней был не только хаос, но и какая-то особая непостижимая упорядоченность, а в неумолчном раскатистом океанском гуле угадывался особый смысл. Это был голос вечности. Здесь притуплялось все, даже чувство утраты самого дорогого.

Вскоре Эмили потеряла счет времени. Атеа каждый день завязывал на веревке по узелку. К концу путешествия узелков было так много, что, казалось, их невозможно сосчитать.

Розовое платье, сшитое Эмили из ткани, найденной в доме Патрика Тауба, выгорело до белизны. Солнце высветлило ее волосы, а кожа, напротив, потемнела и обветрилась. Руки и ноги покрылись мелкими язвочками и трещинками от соленой воды, глаза покраснели и слезились от постоянно дующего резкого ветра.

Атеа уверенно вел судно по курсу, выстаивая подряд по три-четыре вахты, тогда как остальные члены команды регулярно отдыхали (он взял с собой лишь самых выносливых и сильных мужчин). Питались грубой мукой из высушенного и смолотого пандануса, печеными плодами хлебного дерева, сушеными трепангами и свежепойманной рыбой. Самым страшным было остаться без пресной воды, потому пить приходилось понемногу. На пути часто встречались атоллы, поднятые над уровнем моря всего на десять — двадцать футов, но на них не было ни источников, ни съедобных растений, ни животных.

Атеа опасался приближаться к большим островам и высаживаться на них, и вскоре Эмили казалось, что она уже никогда не почувствует под ногами твердую землю.

Когда в вышине появлялся странный белесый след, похожий на след ангельских крыльев или некоего призрачного корабля, Атеа говорил, что это бог Тане указывает им путь.

Днем океан ласкал взор зеленой прохладой, по ночам был расцвечен отражением звезд, однако Эмили уже не могла восхищаться его красотой. Когда вдали показались очертания Нуку-Хива, она не поверила своим глазам. И вместо ожидаемой радости на нее вновь обрушилось гнетущее чувство утраты.

Они вошли в гавань в сумерках и сошли на берег с наступлением ночи. Атеа хорошо помнил дорогу к дому священника. К счастью, на пути никого не встретилось, а маленький домик по-прежнему выглядел обитаемым: на окнах трепетали занавески, во дворе сушилось белье.

Эмили подумала о том, в каком ужасном виде ей придется предстать перед отцом Гюильмаром, но другого выхода не было. Если им повезет, они смогут вымыться в пресной воде только утром.

Они принесли с собой столь сильный запах моря, что священник, открывший им дверь, невольно отшатнулся. Отец Гюильмар сразу узнал Атеа, но он никак не ожидал увидеть Эмили.

— Входите же! — выдохнул он после долгой паузы. — Не беспокойтесь, вы в безопасности.

Со дня первого визита Эмили в дом священника здесь все осталось прежним. Почему-то это немного успокоило молодую женщину. Если что-то в мире не меняется, это уже хорошо.

— Пути Господни неисповедимы! — перекрестившись, произнес отец Гюильмар. — Откуда вы?!

Эмили решила говорить начистоту. В конце концов, этот человек никогда не желал ей зла.

— Полагаю, с островов Фиджи. А туда я прибыла с Тасмании, с каторжного поселения Хобарт-таун.

— Не может быть! Вы — женщина — преодолели такое расстояние!

— Я не думала о трудностях, потому что давно поняла: душевные страдания куда тяжелее физических, — ответила Эмили, проведя рукой по своим слипшимся от морской соли волосам. — И потом я была всего лишь пассажиркой, а судно вел Атеа.

— Не я, а бог Тане. Он же помог мне построить корабль, — серьезно заметил полинезиец.

— Разве наш Господь не направлял твои действия? — строго произнес отец Гюильмар, указав на крест на шее Атеа.

— Что он понимает в наших судах? Правда, на всякий случай я просил его помочь Эмалаи вынести это путешествие. Хотя ее должен был охранять сам корабль, названный ее именем!

Священник только вздохнул в ответ. Проживший на Нуку-Хива больше десятка лет, он знал, что как ни трудно убить полинезийских богов, впустить в души полинезийцев христианство еще сложнее. И едва ли когда-то воля миссионера станет для них сродни Божьей воле.

— Сейчас я дам вам воды, — сказал он, — а еще лучше — чаю. Сесилия уже спит, но в кладовке есть еда.

Опустившись на стул, молодая женщина закрыла глаза, перед которыми все еще вставали белопенные буруны и нестерпимо сверкало солнце. Внезапно она почувствовала страшную слабость. Тело терзала тупая боль, как будто ее кто-то избил, кости ныли, а в висках пульсировала кровь.

— Я рад, что вы благополучно добрались до Нуку-Хива, — заметил отец Гюильмар, вернувшись в комнату. — Полагаю, вам есть что рассказать.

— Думаю, Эмалаи должна лечь. Она поговорит с вами утром.

— Нет-нет! — ответила молодая женщина, подняв тяжелые веки. — Все это слишком важно, так что лучше начать сейчас.

— Пожалуй. Я могу представить, что произошло с Атеа, но вы, мадемуазель Марен… Кстати, у меня есть хорошая новость. Вы можете ходить по острову совершенно спокойно. Прежний губернатор покинул Нуку-Хива, его место занял мсье Лаво. Он производит впечатление здравомыслящего и справедливого человека. Менкье тоже отозвали на материк, а новый начальник гарнизона еще не прибыл. Не думаю, что в этом сыграли роль многочисленные письма, которые я отсылал во Францию, скорее, очередная смена правительства, — сказал отец Гюильмар, разливая чай.

Глотнув горячей, сладкой, бодрящей влаги, Эмили немного пришла в себя и принялась говорить.

Священник слушал, не прерывая. Временами по его лицу пробегала тень, и он то и дело судорожно переплетал пальцы.

— Мне кажется, я не смогла как следует защитить ни себя, ни своих детей, — сказала Эмили в конце своего рассказа.

— Вы неправы! — быстро ответил отец Гюильмар. — Вовсе нет! В моих глазах вы не жертва, а упрямая мужественная женщина. Мне очень жаль ваших детей и вашего отца. Однако полагаю, все как-нибудь устроится. Положитесь на милосердие Господа. И я тоже постараюсь вам помочь.

Пока Эмили говорила, Атеа не проронил ни слова. Он не двигался и имел мрачный, потерянный вид. А еще священник увидел в глубине его темных глаз то, чего там никогда не было прежде: раскаяние и стыд.