Книга Мария Кантемир. Проклятие визиря - Зинаида Чиркова

Странно, что церемония этого награждения проходила не в туманном Петербурге, не в палатах царя, а здесь, именно здесь, в Москве, да ещё в таком большом и пышном соборе — Архангельском.

Священники освятили орден, покропили святой водой и на саму Екатерину, и Марии, когда та повернулась вполоборота, стало видно её маленькое покрасневшее ухо, длинные жемчужные серьги, качающиеся при каждом движении, и три нитки блестящего отборного жемчуга, лежащие на короткой полной шее.

«Наверное, она красива, — со вздохом подумала Мария, — просто я не могу принять и понять её красоту».

И снова и снова старалась она разглядеть эту женщину, владевшую всеми помыслами и сердцем её кумира.

Толпа начала редеть. Из собора выходили сначала более знатные и богатые — спешили на свежий воздух после утомительного стояния на ногах в ладанном полусумраке собора. Потянулись за ними и остальные.

И тут к Кантемиру и его дочери протиснулся бодрый старик Толстой, уже стащивший со своей лысой головы тяжёлый парик, весь раскрасневшийся и едва отдувавшийся.

— Князь, — сказал он, когда они обнялись и расцеловались, как будто не виделись долгие годы, — с дороги вернул меня Пётр Алексеевич и уверил, что первое посещение будет к тебе. Не забыл он тебя, нет, прочит в Сенат, считает умнейшей головой...

Кантемир порозовел: ему была приятна похвала Толстого и самого царя, да и то сказать, он слишком соскучился по живому делу.

А живое дело было: Австрия снова вела войну с турками, а теперь Пётр был родственником Карла VI, австрийского императора, с сестрой жены которого был обвенчан сын царя, Алексей.

И кто знает, может быть, и в эту войну ввяжется русский царь, и, может быть, снова поведёт Кантемир молдавские войска в бой за освобождение своей родины.

Все его мысли теперь были лишь об этом...

Не мог же государь оставить без внимания эту войну, разгоревшуюся ещё в четырнадцатом году, не мог же он спокойно наблюдать, как его родственник посылает в сражения с турками свою армию.

Наверное, и он мыслил так же, наверное, и Кантемиру найдётся в этой войне своё дело, и кто знает, может быть, австрийские войска совместно с русскими освободят все Балканы, освободят и Молдавию...

Он только и думал об этом, но никогда никому не проговорился вслух, словно мог спугнуть удачу, которая сама шла ему в руки...

А Марии кровь бросилась в голову, даже обычно её бледные смуглые щёки залились румянцем.

Здесь, в этой толпе, она так и не увидела как следует Петра, не разглядела его через столько прошедших лет, хоть и впивалась взглядом в его затылок и спину, мечтая, чтобы он хоть повернулся, хоть мимолётным взглядом окинул её, нарядно одетую, сбросившую надоевший траурный наряд.

Нет, не увидел, не поглядел, нисколько не поинтересовался дочерью молдавского господаря.

Да и самого Кантемира на обед, парадный, пышный, на этот раз не позвали: то ли забыли в суматохе, то ли своё посещение Пётр считал лучшим, чем это великое застолье со скучными своими собутыльниками, со всем своим воинским штабом, который он постоянно таскал за собой.

И Кантемиры уже приготовились отбыть к себе домой, уже подъехала их модная карета с шестёркой отличных коней и вершником[25] на втором из них, уже распахнули слуги дверцы, чтобы помочь господарю и его дочери поставить ноги на подножку, как вдруг от царского дворца отделился спешащий вельможа и, запыхавшись, подбежал к ним.

— Прости, князь, — низко поклонился он Кантемиру, — не забыл о тебе государь, приглашает откушать, что Бог послал, вместе с вашей дочкой.

И снова заалели щёки Кантемира: как хорошо, что не успели они уехать, как хорошо, что царь вспомнил о нём, что не надо будет теперь копить обиду в душе: мол, о нём все забыли, никто и не поминает, а он не только русский князь, но и молдавский господарь.

А Мария едва не подпрыгнула от счастья: она увидит Петра, она сядет с ним за один стол, она будет видеть его большие и сильные руки, станет разглядывать его лицо, о котором столько думала...

Когда они, следуя за провожатым, вошли в трапезную залу, все уже сидели на своих местах — весь цвет московского родовитого боярства, самые знатные, ведущие свои корни ещё от первых Романовых и их сподвижников.

Кантемир и Мария остановились у высоких резных тяжёлых дубовых дверей в растерянности и недоумении.

Накрытый покоем[26] громадный стол вытянулся во всю длину залы, сверкало серебро, переливались огоньки от хрустальных чаш, но ещё не гремели ложки и вилки, ещё не были провозглашены здравицы в честь царя и царицы.

За главным столом, поперечиной буквы «П», сидел сам Пётр, сбоку Екатерина, а дальше его генералы и адмиралы. Но Пётр устремил свой взгляд к дверям, и по всей зале разнеслось:

— Князь Кантемир, иди сюда, сядешь по мою правую руку...

Кантемир замешкался, и, словно бы не довольствуясь приглашением, Пётр сам вскочил с места, резко пробрался за стульями сидевших и потащил и его, и Марию за собой.

Слуги в золочёных ливреях, разносившие огромные серебряные блюда, накрытые выпуклыми серебряными же крышками, будто и не видели, что происходит, — их вышколили так, чтобы они не обращали ни на что внимания: парадный обед давала знать Москвы, и все мелочи этого обеда были давным-давно продуманы знатными господами.

Пётр тащил Кантемира и Марию, схватив их за руки, пробираясь в тесном пространстве между спинами сидящих и стенами залы.

Сконфуженные, покрасневшие и изумлённые такой встречей, и Кантемир, и Мария покорно следовали за царём, думая лишь об одном: где же они разместятся, коли все места за самым главным столом уже заняты?

— Адмиралу Апраксину придётся потесниться, — громко засмеялся Пётр и усадил Кантемира по правую руку от себя, а Марию по левую, заставив пересесть на следующий стул саму Екатерину.

Та весело и как ни в чём не бывало приветствовала пришедших улыбкой и ласковой репликой:

— Сколько лет, сколько зим, батюшка Дмитрий Константинович! От души рады вам, пожалуйте.

Так и оказалось, что на этом парадном обеде, который с такой тщательностью готовила московская знать, Мария и Кантемир оказались рядом с царём, по обе его стороны.

Они были крайне смущены этим, пытались было пересесть подальше, но Пётр не отпускал их, сразу же завязав долгий разговор с Кантемиром.

И как же загорелись глаза у всей этой московской знати, которая до того почти не слыхала о молдавском князе, как же заработали язвительные языки, сколько же зависти и ненависти вызвало это неожиданное и такое широкое проявление царской милости!

Сколько злобных слов по этому поводу сказано было втихомолку за столом, и сколько разных разговоров начало гулять по Москве после этого обеда...