Книга Тони и Сьюзен - Остин Тэппен Райт

И снова Сьюзен находит в памяти веранду — ту, что была в Мэне. Тропинка и каменные ступеньки у лодочного сарая, тихая заводь, зеркальный полуденный блеск во всю ширь до самых деревьев. Они умирают, как ее мать с отцом. Как Бобби Андес. Как ее ревность. Как Эдвардово писательство. Как эта книга.

Эдвард скоро прибудет, и Арнольд тоже. Сьюзен без всяких на то причин думает об этом с ужасом.

Ночные животные 26

Трейлер был открыт лесу со всех сторон, стен не стало, крыша держалась на столбах, как навес. Он лежал под столиком для пикника, а Рэй убежал куда-то по берегу, вниз по реке, и его искали другие, так как знали, что Тони не может. Люди, которые суетились вокруг, исчезли, на его груди лежала скамейка, скинуть ее он не мог, он подумал: если отдохнет, то будет в порядке.

Небо над деревьями было сводом темноты, слабеющей до растворения в свете, мутновато-зеленой. Над ним был другой свод, которого он не видел, мир внутри мира. Это была изнанка век величиной с мир, но у него не хватало сил поднять их. Это сон, сказал он.

Но ни неба, ни век не было и это был не сон. Стояла полная тьма, а столики для пикника и деревья были порождениями мысли. Он знал, что иногда во сне кажется, будто не спишь, но наяву сомнений не бывает. Теперь он понимал. Он не спал, и что-то покрывало его глаза, как повязка. Он ничего не видел, но это был не сон.

Он вспомнил трейлер, как на него налетел Рэй, как разорвалось солнце. Он лежал на полу, затылком к стене, правая рука приперта к какому-то громоздкому предмету. Что-то навалилось ему на ноги. Что-то еще придавило голову.

Он не чувствовал, чем именно покрыты его глаза. Тони оторвал от пола руку, это движение он сделать мог, поднял ее к глазам, но не коснулся их, испугавшись. Это была не повязка. Он не хотел трогать глаза, боясь того, что обнаружит. Он хотел знать — это я во тьме или тьма во мне? Если бы Рэй выключил свет, могло бы быть так темно? Он попытался проверить, посмотреть на окно, на дверь, но посмотреть не мог — в его лице чего-то не хватало, пустое место, обрезанные провода. Он услышал сзади новость, шепотом: я ослеп, — что, когда он был помоложе, было бы худшей из всех возможных новостей.

Он двинул правой ногой, с ней ничего не случилось, с левой тоже. Предметом, лежащим поперек его ног, был стул, он вспомнил, как завалился на спину. Он поднял колено и сбросил его. Подумал о том, что Рэй сделал с его глазами, ослепил ли он его ударом по голове или в них и метил — пальцами, ножом или вилкой, — выдавил или выколол, и боль еще даст о себе знать. Он подумал, почему Рэй не схватил пистолет и не застрелил его. Он подумал, сколько прошло времени, как далеко Рэй успел уйти. Он, наверно, забрал мою машину, сказал Тони. Если ушел. Если не сидит сейчас здесь, не смотрит, не ждет, пока я очнусь, чтобы меня пытать.

Он чувствовал себя слишком отяжелевшим, свинцовым, чтобы испугаться этой мысли. Даже слепота его еще не испугала, хотя он понимал, что близится миг, когда она продерет его, как граблями. Он мерз, дрожал. К горлу подступила тошнота, он повернул голову, напрягся, но его не вырвало.

Тони Гастингс понимал, что прошло какое-то время, но все, что о нем помнил, — это как скреблось там, где раньше были глаза. Теперь он чувствовал, как горят пробоины, прорытые в его лице дыры с рыболовными крючками внутри. Боль была как громкий шум, он не мог думать, гадать, вычислять, единственные слова были: Пусть Это Немедленно Прекратится. По-прежнему не способный двигаться из-за какой-то штуки, давившей на голову, он ударил ногами и ягодицами об пол. Полез рукой в карман за платком, мал, сорвал галстук, развернул, приложил бережно к лицу, но его не хватило. Он вытянул из-за пояса рубашку, попробовал разорвать, не смог, смутно вспомнил кухонные полотенца над раковиной и, набравшись решимости, заставил себя приподняться вопреки грозившей ему, как Зевс с небес, головной боли. Но никакая головная боль не сравнится со всем этим, и он обнаружил, что может встать. Доковылял до стены, привалился к ней, наткнулся ногой на какой-то огромный предмет, нашел раковину, пошарил над нею, мягкий краешек одного полотенца, потом другого, схватил их, скомкал, слегка коснулся ими дыр на лице, потом крепко и мягко прижал их к ним, чтобы не пускать кислотный воздух.

Боль была сильной и постоянной, но уже не такой жгучей. Он нашел ногами стул, поставил его и сел, не убирая от глаз полотенец, чтобы не пускать боль. Он не знал, глаза у него или впадины, не смел потрогать и выяснить, не знал, высадил ли их Рэй или просто крепко вмазал ему по глазам кулаком, и Рэй ли вообще это сделал, или пистолет выстрелил слишком близко от лица. Когда-нибудь кто-нибудь осмотрит его и скажет. Мокрые ручьи и корка на щеках.

Он подумал: а точно ли оба глаза? Он отнял полотенце сначала от одной стороны, потом от другой. Воздух был едким. Провизжала второй раз та же новость: я слепой. Не мертвый, слепой. Его главный детский страх. До конца дней слепец, на ощупь. Зеленое, желтое, деревья, горы, океан, красные, голубые, пурпурные тона, оттенки фиолетового.

Заглядывая вперед, вопрос: вынесу ли я это? Думает: смогу ли освоить азбуку Брайля? Будут ли ему читать? Собака-поводырь. Белая трость с наконечником.

На стуле, в трагической ипостаси. Избранник беды. Вот что может случиться — но только не с вами. Третье звучание новости — я слепой — было меланхолическим завершением долгого движения вниз, удостоверением его участи. Он скорбно подумал: жизнь и карьера Тони Гастингса, математика. Луиза Джермейн. Луиза Джермейн и слепец. А иначе плохо дело.

Он услышал с поворота машину — как какой-то старый миф об опасности. Ему нужна помощь. Они должны его искать. Если они хватились его, когда он вовремя не вернулся, то уже скоро. Он попытался вспомнить, что там было нехорошего, что отравило его воспоминания о друзьях.

Затем он понял, что если Рэй Маркус забрал его машину, то никому не придет в голову искать здесь. Ему придется спасаться самому.

Ему придется на ощупь выбираться из трейлера и потом на дорогу. Ему придется встать у дороги с окровавленными полотенцами на глазах и надеяться, что какой-нибудь водитель увидит его бедственное положение и остановится. Он скажет: отвезите меня в отделение полиции штата в Грант-Сентере. Была причина не ехать в полицию штата в Грант-Сентер. Бобби Андес… Еще чуть-чуть — и он что-то вспомнит. Он пошарил по полу, нашел галстук, повязал его на голову, чтобы закрепить на глазах полотенца. Гадал — ночь или день? Он прислушался и расслышал ровный далекий посвист птицы, две чистые ноты, и снова далекий рев цивилизованного человечества, только громче. Так что, похоже, день.

Каждое движение выматывало его так, словно его ударили в живот. Заставь себя. В какой стороне дверь? Он повернулся и споткнулся о то, что лежало на полу, большое. Как будто мешок с землей — он вспомнил, что чувствовал рядом нечто подобное, когда лежал. Он присел, коснулся плотной ткани, под ней было что-то твердое — рука, плечо, человек.

— А, — сказал Тони. — Ты.

Получается, это Рэй, и он никуда не ушел. Двигаясь от плеча, он нащупал голову и отпрянул — холодная кожа. Он приподнял руку и отпустил, услышал, как она упала, глухо стукнув.