Книга Воздаяние храбрости - Владимир Соболь

Что было дальше, Сергей мог восстановить в памяти едва ли отрывками. Он помнил толпу турецких солдат, ощетинившихся штыками. Но уже не он сам, а руки его помнили мышечные усилия, с которыми он отбил лезвие, направленное в его грудь, и тут же, с шагом, выбросил вперед свое ружье. Острие пробило мягкое, уперлось в твердое. Он рванулся назад, высвободил штык, и огромный турок свалился ему под ноги. Новицкий перепрыгнул упавшего и снова заработал штыком в полном согласии с теми, кто был с ним в этой шеренге.

Донесение, о котором просил Сергея командующий, ему пришлось составлять с чужих слов. Он был занят своим делом и никак не мог отвлечься на то, чем занимались другие. Он не видел атаки егерей Реута, он не заметил марша Вадбольского, разбившего ворота форштадта. Только на следующий день ему рассказали, как полковник Бурцев взял башню Темир-Паша и через ее бойницы начал громить картечью проходы Армянского предместья Карса. А затем ударили батальоны ширванцев и эриванцев, которых повел Муравьев. И этот бросок стал решающим в кровопролитной жестокой битве за крепость Карс.

Новицкий рассказал обо всем государю так, как если бы он сам, оставшись рядом с Паскевичем, наблюдал за перипетиями приступа. Но он знал, что именно этого ждет от него император и те из свиты, что интересовались делом, а не собственным положением. Сам же он мог выделить для себя два эпизода, о которых никак не мог рассказать в шатре императорской ставки.

Ворвавшись в предместье, Грузинцы двинулись по узким улочкам, гоня неприятеля перед собой. Турки не могли устоять перед фронтальным ударом, зато умело прятались за любыми укрытиями и, выскочив обратно сбоку, сзади резали раненых и отставших. Новицкий быстро понял, что его место в третьей шеренге, может быть, одно из безопаснейших, и напрягал все силы, чтобы удержаться между своими. Рядом с ним бежал штабс-капитан Гринфельд, квартирмейстер Грузинцев, почему-то перешедший недавно в пехоту. Сергей помнил его на этой же должности в Нижегородском драгунском. Квартирмейстер был коротконог, полноват и с трудом выдерживал темп и ритм бешеного танца со штыками и саблями. Он пыхтел, задыхался, но поспевал за соседями по шеренге; но вдруг охнул и схватился за ногу ниже колена, очевидно, контуженную турецкой пулей.

Сергей упустил штабс-капитана из виду, как вдруг услышал его отчаянный крик. Взглянув в сторону, Новицкий увидел Гринфельда, борющегося с двумя турками. Те успели уже согнуть несчастного офицера вдвое и резали ему шею кривым огромным ножом.

Сергей заверещал бешено и кинулся на помощь, но его опередили. С десяток штыков вонзились в турок, подняли палачей кверху и перебросили через дувал. Впрочем, бедного квартирмейстера это уже не спасло. Голова его покатилась в пыли и уткнулась в сапог Новицкого.

– Да, чтоб вас!.. – Сергей выругался так страшно и сложно, как никогда еще не приходилось ему за все время службы.

Один из гренадер, возвращавшихся в строй, услышал его слова и остановился перед Новицким.

– Ваше благородие, – сказал он укоризненно, – не дело такие слова повторять. И нам-то негоже, а вам-то тем более. И чёрта поминать нам не нужно. Вдруг лечь придется, как этим туркам, так придется отвечать перед Господом за мысли и слова греховодные.

Сергею сделалось стыдно солдата.

– Ладно, брат, – сказал он, ударив гренадера по плечу, что было вровень с его глазами. – Спасибо за наставление. Впредь буду помнить.

Он перехватил ружье поудобней, и они побежали догонять батальон.

Улочка была столь узка, что дома в обеих сторон, казалось, упирались друг в друга решетчатыми окнами. И вдруг в одном проеме лопнула с треском бумага, и в отверстие выглянуло дуло, направленное прямо Сергею в лоб. Он застыл, как завороженный, и вдруг получил сильный толчок в плечо, от которого отлетел шага на два. Тут же ударил выстрел, рот и нос Новицкого забило густым едким дымом, Но он остался стоять на ногах. А вот оттолкнувший его гренадер рухнул замертво.

Новицкий вышиб решетку прикладом и заглянул в комнату: стрелявший турок отскочил в дальний угол и, торопясь, заряжал винтовку. Сергей выхватил из-за пояса пистолет, взвел курок, вытянул руку, едва ли не коснувшись врага, и выстрелил. Турка бросило на стену, и он пополз медленно вниз, царапая штукатурку ногтями. Сергей кинулся к своему спасителю. Это был тот самый гренадер, что несколько минут назад упрекал его за богохульство и сквернословие. Он был ранен в шею навылет, и жизнь быстро уходила из него вместе со струей алой крови. Новицкий перекрестил его и закрыл остановившиеся глаза…

Закончил свой рассказ Новицкий описанием церемонии сдачи Карса, которую он уже сумел увидеть воочию. Командующий остановился на мортирной батарее, за бруствером которой стояли разноцветные турецкие знамена – трофеи, захваченные при штурме. От батареи к крепости, от крепости к батарее скакали ординарцы. В самом Карсе тяжелые переговоры с пашой вел начальник штаба армии барон Остен-Сакен[51]. Он прошел прямо в цитадель и своим мужеством сломил упрямство Эмин-паши. Прямота генерал-майора была, впрочем, усилена рядами штыков полков Ширванского и Грузинского, уже подступивших к последнему рубежу обороны турок.

И паша дрогнул. Условия капитуляции предполагали, что сам комендант, его штаб и те войска, что были захвачены во время приступа, признавались военнопленными. Те же, кто держался до последнего в цитадели, только обязаны были сдать оружие и не воевать против русских в эту кампанию.

Толпы турецких солдат потекли вон из крепости. Паскевич сел на коня и въехал в Карс. Пробрался узкими улочками до цитадели, там спешился и поднялся на самый высокий ярус, где стояла турецкая батарея. Рядом с собой граф приказал поставить знамя Грузинского гренадерского полка. Подошли генералы Остен-Сакен и Муравьев. Командующий обнял обоих, после взял Муравьева за руку, подвел к краю и показал за реку, где еле-еле виднелся вдали бруствер четвертой батареи.

– Кто бы мог подумать, – сказал Паскевич, – что именно от этой черной полоски решится участь Карской твердыни!

Муравьев поклонился и ничего не ответил…

Когда Новицкий закончил, в шатре несколько минут стояла мертвая тишина. Свита молчала, боясь сказать что-то вперед императора, а Николай, сжав пухлые губы, всматривался в лицо Новицкого, точно пытаясь еще раз увидеть глазами посланца страшную картину отчаянного, кровавого штурма. Наконец он заговорил:

– Граф пишет, что вы сопровождали Остен-Сакена в цитадель.

– Его превосходительству было угодно, чтобы именно я переводил его требования Эмин-паше.

– Опасное предприятие. Ведь комендант мог взять вас заложниками, а то и вовсе приказать умертвить парламентеров.

Новицкий едва удержался от того, чтобы не пожать плечами. Речь государя обличала в нем человека не слишком опытного, хотя и облеченного генеральским чином. В другом месте он просто бы промолчал, но императору следовало ответить.