Книга Последний остров - Василий Тишков

— Здорово, дед Яков!

— Здравствуй, коли не шутишь… — Яков Макарович распрямился в лодке, наблюдая, как Антипов лихо тормознул, пропустил велосипед меж длинных ног и небрежно кинул его у лавочки.

— Промышляешь? А я вот уж не помню, когда в лодку садился, а без рыбы не живу.

— Знаю. Ребятишек Овчинниковых эксплуатируешь.

— Ни в жизнь! Все законно. Натуральный обмен: пять ведер рыбы за буханку хлеба.

— Креста на тебе нет.

— Да и ты, к примеру, не шибко верующий… Сойди на берег-то, разговор есть.

— А не о чем беседовать нам с тобой, Антипов. Страховку и налоги я уплатил. И ты мне вроде не должен.

— Как сказать… — многозначительно обронил Антипов, уселся на лавочку и достал папиросы. — Иди-иди, покурим, да што…

Яков Макарович нехотя вышагнул из лодки, сел на самый краешек лавки, достал свой кисет.

— Поделись, дед Яков, как думаешь обо мне.

— Плохо думаю…

— Только ты не агитируй за советскую власть. Без свидетелей сидим, можно и откровенно. Что и сболтну, не докажешь… Мне тебя жалко, старик. Полжизни царю служил, за большевиков дрался, а в итоге что получил? Даже ордена тебе не дали. Карасишек вон промышляешь, чтобы старуху накормить. А мы, Антиповы, как жили сытно, так и в самую лютую голодовку ни к кому на поклон не пойдем. А пошто?

— Изворотистые вы, ничего не скажешь. Не зря вас тогда община на хутор отселила.

— И отселяли, и высылали. А я семь лет отмантулил на канале и специальность даже получил. По бухгалтерской линии.

— И то еще знаю, Антипов, как ты пятки себе подрезал, чтобы инвалидность получить, а потом старым золотишком откупился. Сам, поди, чуешь — для меня ты секрету никакого не имеешь, весь наизнанку просвечен. Однако ловок, умеешь концы прятать. Но… все одно, попадешься, Антипов. Такие, как ты, меры не знают. И ты зарвешься. На мелочах-то мы бы уж давно тебя прищучили. Ты на крупном сгоришь…

— Не об том речь. Давай сравним пользу нашу для страны. Интересная карусель получается.

— Нашел время… Да и счеты у нас с тобой разные.

Сыромятин хотел уйти, но Антипов его придержал.

— Погодь, дед Яков, успеешь на рыбалку. Ты ведь свой дебет с кредитом давно уже подбил, еще до революции. Пользы от тебя стране, считай, никакой и не было. Или не так? Ну, с коммуной гоношился, потом плотничал малость, лесником служил, мельником: все это — тьфу! Ломаного гроша не стоит на государственных весах. Меня ты считаешь чуть не врагом, а пользы не учитываешь. Прикинь — я ведь сейчас сам при власти и служу ей. Но это не в счет. Давай-ка лучше вместе с тобой вспомним, как вы с нами обошлись. Дом отца забрали — сейчас в нем правление колхоза. В лавке до сих пор магазин. Амбары. Это — недвижимое. Теперь живность: шесть лошадей, два десятка коров и бугай. Дальше: вот этими руками канал строил, Беломоро-Балтийский. Тоже польза огромадная. И счас — денежки живые с вас потрошу для казны. Вона какая от меня выгода государству, а в первую очередь — колхозу. Ну и… себе, конечно, не забываю на черный день оставить. Так ведь это крохи, без них государство скуднее не станет. При всем при том лично я считаю тебя вредным для общества человеком: именно ты вышколил самого злостного врага Нечаевки и окрестных деревень — Мишку Разгонова. Молоко на губах не обсохло, а жизни никому не дает. Придумал, что лес его вотчина, и зверствует.

— Ишь ты, куда повернул, — недобро улыбнулся дед Яков. — Ну и в чем же ты видишь его… «зверства»?

— Природа общая, так? Для всех, значит. А народишко не может дровину из лесу притащить или дичинкой разжиться. Разве это по-людски? Стало быть, враг он для народа местного, а от меня сплошная польза.

Дед Яков так осерчал на сказанное, что у него борода затряслась и не нашлось сразу нужного ответа, но он сдержал себя от пустопорожних ругательств, лишь тихо спросил:

— Выпотрошил душеньку свою?

— Почти…

— Сколько волка ни корми… — плюнул с досады себе под ноги Сыромятин и передумал говорить с хуторянином о чем-либо серьезном. — Я ж предупреждал тебя, Антипов, разные у нас с тобой счеты.

— Согласен. Вот по своим счетам с вами и расквитаюсь. На семилетней принудиловке слышал я о китайской мести. Это когда человека принуждают сообщить самому близкому другу убийственную новость. Сегодня это сделаешь ты, дед Яков…

Антипов спокойно поднял велосипед, оседлал его и только тогда достал из кармана газету, кинул ее на колени старику и покатил в Кудряшовку.

Ошибся Антипов, не одна речка Полуденка слышала эту беседу. Бывший Заячий лог, оказывается, не только вешние и дождевые воды собирал — все звуки от хутора, а теперь и от истока Полуденки собирались здесь, скручивались невидимым жгутом, неслись меж сосен к реперу на вершине угора. В тот час ребятишки Овчинниковы — Сережка с Алешкой — вышли по сухие сосновые шишки, которыми наловчились коптить малосольных карасей. Спускались от репера вниз, заметили на лавочке двух взрослых и невольно услышали разговор их. Не все поняли ребятишки, но о главном догадались.

— Тебе завтра за керосином идти, — напомнил брату Сережка. — Доложи Кузе Бакину все как есть. Он шибко Антиповым интересуется.

— Ладно. А что это за месть такая, китайская?

— У Кузи спросишь. И не забудь — он гвозди нам обещал.

— Може, наперед лесника остеречь?

— К Мишке я сам слетаю. Оттащим мешки и побегу…

Поднимаясь проулком к подворью Разгоновых, Сережка заметил на штабеле старых, еще до войны ошкуренных бревен молчаливо сидящих Татьяну Солдаткину, Парфена Тунгусова, Федора Ермакова, Дину Прокопьевну. И Мишку среди них. Сразу столько начальства в одном месте Сережке видеть не приходилось, потому он побоялся заходить во двор, а, потоптавшись у калитки, уселся на завалинку подле избушки, стал поджидать, когда Разгонов останется один. Ждать ему пришлось долго.

Не спешил уходить от истока Полуденки и Яков Макарович Сыромятин. То, что он вычитал в газете, сначала обрадовало, но тут же и оглушило. Тяжело вздохнул старик, заморгал, по-детски шмыгнул носом. Вот и дождался Михалко третьего извещения об отце. Нашелся Иван Разгонов. Да только геройски погибшим. В газете напечатан Указ о присвоении звания Героя Советского Союза Ивану Степановичу Разгонову и еще двум — посмертно…

Яков Макарович давно уже спрятал газету в карман, несколько раз принимался курить и все никак не мог собраться с духом спуститься к воде. Подлый удар задумал Антипов, да не рассчитал. Не примет греха на душу Сыромятин, не объявит самолично известие Михаилу. Ведь газеты получает не один Антипов. Опять же о таком важном происшествии могут позвонить Татьяне Солдаткиной из райвоенкомата. А уж потом Сыромятин найдет нужные слова для соседа, сумеет утешить и поддержать его.

Берегом из Нечаевки бежал Сережка Овчинников. Остановился, сунул руки в карманы.