Книга Путешествие на "Париже" - Дана Гинтер

Она закрыла иллюминатор и начала снимать с себя мокрую одежду.

* * *

Неторопливо расчесывая волосы, Вера не сводила взгляда с темного иллюминатора. Поначалу в нем отражался лишь ее призрачный облик, но потом, чуть сдвинувшись в сторону, она увидела, что буря стихла и океан успокоился.

– Наверное, я своим даром усмирила Нептуна, – сказала себе Вера. – Приятно все же, что хотя бы в ту минуту, когда я выбрасывала дневники, появились возможные их читатели.

Но это уже не имело значения. Теперь она наконец-то сможет читать то, что пишут другие.

Вера встала с постели, пересекла комнату, достала из саквояжа подарок Чарлза и, подойдя к столу, где стоял нетронутый шоколадный торт – женщинам явно было не до него, – отрезала себе большой кусок. Она задумалась о своих собеседницах – славные, умные женщины. К чему им читать ее дневники? Они всего лишь старушечьи выдумки. Если бы только она могла поделиться с этими двумя своими истинными знаниями – мудростью женщины, прожившей бестолковую жизнь.

Снова сев в кресло у окна, Вера принялась за торт. Она смаковала каждый кусочек: сладко-горький шоколад, привкус абрикоса, воздушные взбитые сливки. С той минуты как она заболела, во рту у нее, можно сказать, не было ни крошки. Жидкости, жидкости и жидкости! Вера не могла их больше видеть. Вот бы сейчас с ней рядом сидел маленький Макс! Она бы с таким удовольствием с ним поделилась! Вера мгновенно представила, как мальчик с набитым ртом весело уминает кусок за куском. И ей тут же вспомнилось, как восторженно он следил за кукольным представлением. «Радость ты моя – Рыцарь Меланхолии».

Облизывая ложку, Вера снова подумала о том, как бы все сложилось у нее – или, вернее, у Ласло, – если бы она тогда не сбежала, а должным образом с ним попрощалась. И почему она решила, что ей следует написать ему прощальную записку? До чего же она была склонна к театральности!

Поначалу Вера сочла встречу с семейством Рихтер роковым совпадением и несчастьем. Но теперь, несмотря на скорбь и чувство стыда, она была рада тому, что это случилось. И дело не только в том, что она узнала правду о Ласло – это неожиданное известие для нее кое-что прояснило, – но и в том, что она увидела в Максе его продолжение. Вера считала себя везучей, ей везло на скачках, в карточных играх, в рулетку. Возможно, эту встречу тоже можно считать везением.

Она доела кусок торта, вытерла руки, выпила холодного чаю. Теперь она готова прочесть подаренные Чарлзом стихи.

Вера надела очки и провела рукой по корешку изящного томика. В поезде по дороге в Гавр Чарлз объяснил ей, что в двадцать один год он в турецкой бане в Константинополе познакомился с Константином Кавафи. Общаться друг с другом им не составило никакого труда, поскольку греческий поэт из Александрии в детстве некоторое время жил в Ливерпуле. Чарлз не вдавался в подробности (он был человеком тактичным и сдержанным), но упомянул, что все эти годы они с Константином продолжали поддерживать отношения. Этот томик, изданный исключительно для друзей поэта, Чарлз незадолго до их последней встречи получил по почте и по какой-то причине решил подарить его Вере.

Бросив взгляд на обложку – «Константин П. Кавафи. Стихи. 1921 год», – Вера развернула книгу. Она с грустной улыбкой перечитала посвящение Чарлза и тут впервые заметила, что посвящений было два – на соседней с оглавлением странице красовалось любовное посвящение поэта Чарлзу. «Ну и негодник! – широко улыбнувшись, подумала Вера. – Даже не позаботился его стереть».

Хотя в тоненьком томике было всего несколько стихов, Вера открыла помеченную Чарлзом страницу со стихотворением, которое, судя по всему, он хотел, чтобы она прочитала первым. И Вера начала бормотать его вслух:

– Итака

Отправляясь в путешествие в Итаку,

Молись, чтобы путь твой был долгим,

Полным приключений, полным познаний…

Вера умолкла. У нее першило в горле, и читать вслух ей было не по силам; к тому же буквы расплывались перед глазами. О, Чарлз! Не был бы он таким трусом, не страшился бы смерти, он бы сейчас сидел рядом с ней. А вместо этого она теперь сидит в полном одиночестве с подаренной им книгой!

Как бы Вере хотелось, чтобы Чарлз сам прочел ей это стихотворение, ведь он неслучайно выбрал его для ее последнего путешествия. У Чарлза такой чудный голос – по-прежнему глубокий и мелодичный, ничуть не похожий на скрипучие, точно древняя кресло-качалка, голоса стариков. Вера закрыла глаза, с минуту помолчала, чтобы вслушаться в голос Чарлза, и продолжила чтение.

Молись, чтобы путь твой был долгим,

Чтобы летние утра текли чередой,

И ты с неизбывной радостью входил в порты,

Которые прежде ни разу не видел.

Забреди на финикийские рынки

И купи себе нечто изящное:

Жемчуга, кораллы, янтарь, эбонит,

Благовония всевозможных сортов;

Купи их видимо-невидимо.

Посети как можно больше египетских городов

И черпай познания у проживающих там ученых.

При этом ни на миг не забывай об Итаке,

Добраться до нее – твоя главная цель.

Но не торопись достичь этой цели.

Пусть твое путешествие длится годами,

И ты прибудешь на остров в старости,

Обогащенный всем, что приобрел в пути.

Не жди от Итаки никаких богатств.

Итака одарила тебя чудесным путешествием;

Лишь из-за нее ты отправился в этот долгий путь,

Но больше ничего от нее не жди.

И если Итака окажется нищей, не думай, что она тебя обманула.

Ты станешь опытен и мудр,

И наверняка поймешь, в чем суть подобных островов.

Вера глубоко вздохнула. Милый мой Чарлз. Да, Манхэттен – ее Итака. И чтобы вернуться туда, она предприняла долгое, необычное путешествие. Нью-Йорк. Интересно, о чем думал Одиссей, подплывая к Итаке? Может быть, о том, что после всех его приключений жизнь на острове покажется ему тоскливой? Или о том, что Пенелопа постарела и потолстела? Теребя жемчужное ожерелье, купленное ею много лет назад на одном из портовых рынков, и едва сдерживая слезы, Вера подумала: сколько же ей еще предстоит добираться до ее острова?

Небо посветлело, и горизонт озарился слабым желтовато-розовым светом. Вера закрыла книгу и потянулась. С наступлением рассвета пропал жар.

День пятый

Прибытие

– Немедленно вставайте! – Кто-то резко дернул Жюли за плечо – мать никогда так грубо ее не будила. – Господи! Что с вами такое?!

Жюли повернулась на другой бок, и ее затуманенный взгляд наткнулся на сердитый взгляд и поджатые губы мадам Трембле.

– Мадемуазель Верне! – взвизгнула женщина. – Уже почти восемь! А вы до сих пор нежитесь в постели!

Все еще цепляясь за сон, Жюли в растерянности села на кровати и натянула на себя одеяло. Кто ей приснился? Мать? Братья? Хороший сон или дурной?