Книга Прощальный поклон капитана Виноградова - Никита Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне поручено отдать вам кое-что.
– Спасибо, – кивнул Владимир Александрович и взял протянутые бумаги.
Выполнив свою миссию, встречающий офицер сразу же превратился в провожающего:
– Уже идет посадка! Вам пора.
– Все очень трогательно. – Владимир Александрович вздохнул и повертел головой: – Куда мне?
– Вон туда! Через этот выход… Давайте сумку.
– Не надо. Я, знаете ли, уже достаточно большой и взрослый мальчик, чтобы не потеряться.
– Как вам будет угодно, – пожал плечами сотрудник Экономической полиции.
Адвокат, чтобы сгладить неловкость, протянул ему руку:
– Привет шефу! Еще увидимся.
И смешался со стайкой заторопившихся через холл пьяных финских туристов…
За иллюминаторами, больше похожими все-таки на окна, темнела свинцово-серыми волнами Балтика. Устроившись поудобнее в кресле, Виноградов извлек из нагретого телом внутреннего кармана почтовый конверт без марки.
Оглядел его со всех сторон, прежде чем открыть. Убедился в наличии обусловленной метки и подцепил ногтями за самый краешек:
– Оп-ля!
Почерк Нечаева он узнал сразу же – и безошибочно. Послание Дениса заняло двойной, вырванный из ученической тетрадки лист почти полностью, и первым делом адвокат заглянул в конец текста:
– Все в порядке…
Судя по «контролькам» в последней фразе, автор писал вполне самостоятельно и без принуждения.
Теперь можно было читать все по порядку:
«Здравствуйте!
Спасибо за то, что вы для меня сделали.
И сразу же прошу прощения – я должен на некоторое время уехать из города. Так посоветовал Свояк…»
«Свояком» защитник и его клиент договорились называть в переписке господина Уго Тоома.
«…Потому что якобы он располагает информацией о моем физическом устранении, планируемом плохими парнями из Пентагона…»
«Пентагоном», конечно же, следовало считать издательство «Первопечатник».
«…А мне умирать пока рано, да и в тюрьме сидеть больше не хочется. Поэтому я взял у Свояка немного денег и скатаюсь туда, где жили папа с дочкой. (Речь шла о покойной Олесе Лукашенко и ее отце – это даже не требовало комментариев.) Есть кое-какие мысли, надо их проверить и по возможности хорошо задокументировать.
Свояк – мировой парень, мы с ним друг друга поняли и попытаемся насолить Пентагону вместе.
Как вы там? Все в порядке? Еще раз спасибо – придет время, сочтемся!
Теперь главное…»
Оставшуюся часть письма занимало описание результатов розыска очаровательно-пугливой дежурной из «Рубежа» по имени Татьяна.
Не без помощи людей господина Тоома подследственному оперативнику удалось-таки найти и расколоть беглянку.
Выяснилось, что та действительно училась с Олесей Лукашенко в одной школе, только была немного старше. И первой уехала из степного захолустья в Питер, устроилась в издательство господина Удальцова, а потом сманила вслед за собой и несовершеннолетнюю подружку. Обе уверяли родителей, что учатся в библиотечном техникуме, а на самом деле «обслуживали» по баням и снятым для этих целей квартирам начальство «Первопечатника» и зарубежных гостей.
Потом, после какой-то скандальной истории с пропавшими документами, обе девицы оказались за порогом. Более покладистой Татьяне с трудом удалось зацепиться за место в гостинице, а ее слишком молодая и темпераментная подружка еле унесла из негостеприимного Санкт-Петербурга свои очаровательные ноги.
Некоторое время Татьяна об Олесе ничего не слышала, но как-то прошедшей осенью к ней в коммуналку заявились недовольные ребята из Службы безопасности во главе с самим Андреем Марковичем.
Посетители заставили девушку пережить несколько не самых лучших часов, ничего не объясняя, а только спрашивая. Было очень – и очень! – больно… Но в конце концов убедившись, что она и вправду знает о Лукашенко совсем немного, велели держать язык за зубами – и сообщить, как только беглянка подаст о себе весть.
А буквально на следующей неделе Олеся действительно позвонила по междугородному телефону в гостиницу. Сообщила, что приезжает, попросила забронировать номер…
Татьяна никому не могла отказать – ни подруге, ни людям из «Первопечатника». Узнав о предполагаемом визите интересующей персоны, господин Удальцов поблагодарил перепуганную до полусмерти девушку и посоветовал дождаться гостей от него.
Гости появились за несколько часов до конца смены – двое симпатичных молодых людей с прибалтийским акцентом и незапоминающимися лицами. Они привезли бывшей сотруднице издательства некоторую сумму в качестве премии за своевременную информацию, а также выразили желание поселиться в «Рубеже», в номере, соседним с тем, который предназначался Лукашенко.
Разве откажешь? Вот и Татьяна не устояла.
Сделала все, как просили, ушла домой – и до самого исхода ночи провалялась без сна. Представляла, как сменщица выдает Олесе ключи, как она поднимается в лифте на третий этаж, как ложится, ни о чем не подозревая…
В конце концов не вынесла: встала, прошла по холодному коридору мимо притихших дверей и кухонных запахов, а затем почему-то на ощупь, не зажигая света, сняла трубку общественного телефона:
– Алло?
Кое-чему она за время работы в «Первопечатнике» научилась. Прямо звонить не стала: набрала сначала восьмерку, потом код Санкт-Петербурга и только после этого – номер нужного абонента в гостинице. Получилось, как будто звонят откуда-то по межгороду.
– Алло!
Длинные, пронзительные гудки следовали один за другим – сначала Татьяна мысленно торопила их, потом зачем-то считала, потом сбилась…
Лукашенко так и не подошла, и растерзанная ознобом девушка нажала на рычаг – буквально за мгновение до того, как ночная горничная вошла в номер. Она не помнила, как вернулась к себе и обрушилась в черное марево сна.
А на следующий день уже вместе со всеми узнала о случившемся.
В каком-то оцепенении Татьяна пережила милицейскую суету. Она умудрилась даже скрыть от посторонних глаз свое давнее знакомство с убитым горем отцом покойной подруги – впрочем, особых стараний это и не потребовало… Но потом запила, опустилась до неприличия и при следующей реорганизации гостиничного хозяйства была без сожалений уволена новыми хозяевами.
Нечаев нашел ее почти случайно – в каком-то грязном мясном ларьке неподалеку от станции метро «Ладожская»…
– Да, дела-а! – Разумеется, многое из того, что так отчетливо и подробно представил себе Виноградов, не уместилось в нескладных, но искренних строчках прочитанного письма.
Однако опыт оперативника и умение расшифровывать эмоциональный фон событий позволили Владимиру Александровичу в общем-то безошибочно восстановить хронологию и причинно-следственные связи.