Книга Незавершенное дело Элизабет Д. - Николь Бернье

Кейт услышала, как Дейв вернулся в кухню, открыл холодильник, потом вошел в гостиную. Увидев, что она почти закончила убирать детские игрушки, он остановился с пивом в руке. Потом пожал плечами, прошел через комнату, раздвинул выходящие во двор двери и со вздохом опустился в шезлонг. Послание было тем же, что и раньше, на передней лужайке: «Хочешь – присоединяйся, не хочешь – не надо, дело твое». Она потянула время, не спеша собирая деревянные детали в коробку, потом сходила на кухню и тоже взяла бутылку.

Дневной свет слабел, и пустая лужайка и качели создавали впечатление покинутого на лето школьного двора. Из-за тонкой живой изгороди доносились детские голоса, во дворе справа слышался разговор соседей на крыльце. За кустами неразборчиво бормотали уставшие родители, в конце длинного дня улучившие минутку посидеть вдвоем. Кто-то мог бы и их с Дейвом принять за таких же родителей. Их бутылки стояли рядышком на приставном столике между ними.

Он наклонился к ней, потянувшись к радионяне под столом. Когда сделал звук погромче, рядом с ними на крыльце раздался мурлыкающий голосок Эмили, ритмичные слоги, нанизанные друг на друга, как ноты. «Ма-ма-ма-ма-ма-ма» – вверх и вниз по своей собственной, совсем не мелодичной гамме. Ее дети тоже стали говорить «мама» раньше, чем «папа». Может быть, это слово зафиксировано в их вербальной прогрессии как некая врожденная данность, независимо от того, есть в доме мама или нет.

Дейв вытащил что-то из кармана и положил рядом с ней на стол. Фотография. Она отставила пиво, вытерла влажные от конденсата пальцы о рубашку и взяла ее. На снимке Элизабет читала Анне сказку в игровой комнате. Рядом со своей загорелой, улыбающейся дочкой Элизабет выглядела бледной и уставшей.

– Когда это сделали?

– В конце августа. За несколько дней до ее отъезда. Выглядит неважно.

Кейт держала фотографию, но ничего не говорила. Отечное лицо, безжизненные волосы, темные круги под глазами. По правде говоря, она выглядела не намного хуже, чем после рождения Анны, но тогда Кейт объяснила это иначе. И все равно, так тяжело было видеть, насколько изменилась Элизабет за какой-то месяц с того времени, как Кейт навещала ее прошлым летом, будучи проездом в городе. В июле и августе они несколько раз говорили по телефону, обсуждали подготовку к школе, и Элизабет еще жаловалась на нового педиатра. Болтали о всяких мелочах. Ни о чем таком она тогда и не думала. Кейт отвела глаза от фотографии.

– Она была больна, – сказал Дейв. – Ты приехала сообщить мне об этом. – Он произнес это без всякого вызова и не ждал подтверждения. Он уже знал и хотел, чтобы и Кейт знала, что ему об этом известно.

– Думаю, да.

Он, казалось, удивился.

– Значит, тебе она тоже не сказала.

– Нет.

Дейв кивнул и вновь повернулся к качелям. Он смотрел на них долго, неотрывно, словно ждал, что они сделают что-то, и Кейт тоже повернулась в ту сторону, чтобы просто смотреть куда-то, а не на него. Она бы, наверное, не удивилась, если бы качели начали раскачиваться от силы их общего безмолвного внимания.

– Я был уверен, что ты все это время знала. Думал, поэтому она и оставила тебе дневники.

– Нет. – Возможно, подумала Кейт, ему было бы легче считать, что Элизабет скрывала правду только в этом вопросе, а в остальном была вполне открытой.

– Ты давно знаешь? – Она уже практически не сомневалась, что Дейв не брал пропавший дневник, но на всякий случай решила спросить.

Он устремил взгляд во двор.

– Как только стал обращать внимание, выяснить оказалось нетрудно. Она занималась счетами и страховками, так что все было задокументировано. Счета за консультацию у онколога и прочее лежали со счетами за прочие медицинские услуги.

В отличие от нее, он не запнулся на слове «онколог». Оно ассоциировалось у него с осмотрами у специалистов и лечением, укрепляя в мысли, что жена, пожалуй, может справиться с этим в одиночку. В человеке это самое лучшее или самое худшее.

Дейв по-прежнему не сводил глаз с качелей, словно, вцепившись в них взглядом, удерживался на месте. Кейт подтянула колени к груди.

– Не представляю, как можно держать это в тайне. Сколько надо сил.

– А кто представляет? Кто бы так хотел? – Он глотнул пива и резко поставил бутылку на стол. Пена вскинулась к горлышку, угрожая выплеснуться. – Я знал… знал… – Дейв силился подобрать правильные слова. – Мы с Элизабет долго были вместе. Я догадываюсь, почему она так поступила. Но после стольких лет… могла бы понимать…

В воздухе повисло предположение, что Элизабет должна была простить его за ошибки, совершенные много лет назад. Он хотел, чтобы она согласилась, и Кейт понимала, что должна сказать что-то вроде «Да, конечно, ты прав». Но, возможно, в такой ситуации не имеет значения, сколько прошло лет. Уйти от человека, когда он заболел, дав ему понять, что, мол, нет, благодарю покорно, я на это не подписывался. Пережить и простить такое вообще невозможно.

– Да… Похоже, она просто не хотела говорить о таких вещах. Эта скрытность… приватность… перевешивала у нее все. – Прозвучало довольно уклончиво, но Дейв вряд ли нуждался в ее откровениях. «Не смей говорить мне о том, чего хотела моя жена». – Элизабет вообще была очень замкнутой. И хотела, чтобы все считали ее такой. Но замкнутость вовсе не показатель недоверия к кому-то.

Так, да не так. Будь Кейт до конца честной, сказала бы иначе: «Она просто не хотела, чтобы ты снова ее подвел». Но ей не хотелось напоминать Дейву, как он потерял доверие жены. Теперь сундучок у него. Скоро он сам все узнает.

– Скрытность… ну, это слишком сильно сказано, – вздохнул Дейв. – Она много о чем недоговаривала, многое преуменьшала. Я знал. К примеру, вела себя так, словно ей наплевать на ее работу. Если ей хотелось играть в мамашу Полианну, если ей было от этого легче, ну и ладно, пусть себе. Я только хотел, чтобы она была счастлива. Но держать в тайне такое? Об этом я не знал. – Он указал бутылкой на фотографию. – Это уже совсем другое дело. Какое уж тут доверие.

Стало быть, он знал о ее отношении к любимой работе. Кейт откинулась на спинку шезлонга. Интересно, что еще он знал. Возможно, дневники и не станут для него таким уж откровением, как она полагала; возможно, речь шла не столько о хранении секретов, сколько о расчетливой, день за днем, их презентации. Что рассказать; как это сделать и когда; что оставить в тени, а чего не говорить вообще. Не так уж это сильно отличается от того, что делает и сама Кейт.

– Вопрос доверия, да, конечно, – сказала Кейт. – Но главным образом своего рода недостаток веры в себя.

– Интересный поворот.

– Но именно так и бывает, когда люди скрывают мысли и чувства. Они не верят, что окружающие одобрят принимаемые ими решения; опасаются, что не понравятся людям такими, какие они есть. Может быть, они и сами себе не очень нравятся.

Дейв насмешливо хмыкнул и устремил взгляд во двор. Недоверие – это совсем другая обида, другая боль. Знать, что близкий человек сомневался, хватит ли твоей любви, чтобы принять действительность такой, как есть, и даже, пусть и мимолетно, останешься ли ты с ним. Он покачал головой.