Книга Медичи. Крестные отцы Ренессанса - Пол Стретерн

А вот кое-какие из иных своих обещаний, касающихся членов своей семьи, Лев X не сдержал. Пьеро Содерини был возвращен из изгнания, но кардинал Франческо тщетно ожидал обручения своей племянницы с племянником Льва X Лоренцо де Медичи. Касательно последнего у папы были иные, куда дальше идущие планы, из чего становится ясно, что он с самого начала не имел намерения держать слово, которое принесло ему понтификат. У себя дома, невдалеке от Флоренции, изгнанник Макиавелли мог лишь наблюдать в молчаливой зависти за происходящим.

Таковы были события, определявшиеся политической волей папы Льва X. Но вскоре ему пришлось убедиться, что далеко не все зависит от него лично. Буквально через несколько месяцев после избрания к нему пожаловали эмиссары всесильного испанского короля Фердинанда I (в чьем ведении ныне находился Неаполь) и короля Англии Генриха VIII — оба монарха хотели заключить союз, направленный против Франции. Лев X дипломатично уклонился — у него не было никакого желания раздражать Людовика XII. Но стоило ему сделать этот шаг, как Людовик XII во главе целой армии пересек Альпы, дабы закрепить свои старые претензии на герцогство Миланское и королевство Неаполитанское. Таким образом, над Италией вновь нависла угроза. В сложившихся обстоятельствах Лев X продемонстрировал политическое мастерство, которое сделало бы честь самому Лоренцо Великолепному. Формально не выступая на стороне миланцев, которые вместе с английскими и испанскими отрядами готовы были дать отпор французам, Лев X успешно повернул дело таким образом, что преимущество оказалось на стороне союзников. Он тайно переправил им сумму, эквивалентную четырнадцати тысячам золотых флоринов, дабы те могли рекрутировать дополнительные отряды, состоящие из хорошо обученных швейцарцев. В последовавшем сражении при Новаре, в двадцати милях к западу от Милана, французская армия была обращена в бегство. Вскоре после этого Лев X предпринял странный на вид шаг — заключил новый договор с Францией; впрочем, впоследствии стало ясно, что это тоже часть макиавеллевой стратегии папы, направленной на укрепление власти Медичи.

1 января 1515 года, в возрасте пятидесяти трех лет, умер Людовик XII. На французский престол взошел двадцатиоднолетний Франциск I, молодой человек, наделенный немалым умом и взрывным темпераментом, воспитанный на рыцарских рассказах о французских подвигах в Италии. Воодушевляемый мечтами о славе, он сразу же начал собирать большую армию для полномасштабного вторжения в Италию. Обеспокоенный Лев X обратился за советом к понимающим людям.

Одним из них оказался Макиавелли, так что слова о «молчаливой зависти» — это не просто фигура речи, мнение его все еще выслушивалось, хотя и нечасто и по секрету. Только это как будто лишь усугубляло его подавленность, ибо подчеркивало, насколько далек он от актуальных событий современной политической сцены, на которой некогда играл столь активную роль. В открытую о его рекомендациях никто не говорил, да и следовали им редко. В данном случае, с его точки зрения, единственной надеждой Льва X является союз с французами, который позволит избежать вторжения во Флоренцию и Папскую область. Юного Франциска I можно убедить, что это лишь отвлечет его от главной цели. Но и к этому совету Макиавелли никто не прислушался: папа решил, что спасти Италию можно, лишь заключив союз с Испанией и Священной Римской империей для совместной борьбы с французами.

Летом 1515 года Франциск I во главе стотысячной армии — ничего подобного ранее в Италии не видели — пересек Альпы. У Мариньяно, в непосредственной близости от Милана, ее ждали объединенные силы папского союза при поддержке по-прежнему сильных швейцарцев. Франциск I смело принял сражение, врубившись во главе кавалерии, шедшей впереди его огромной армии, в боевые порядки противника. Тот был буквально сметен. Лев X поспешно отправил Франциску I послание с предложением союза, и была достигнута договоренность о встрече в Болонье.

Направляясь туда, Лев X остановился во Флоренции, где в честь первого визита нового папы в родной город был устроен невиданный по своим масштабам карнавал. Готовилось нечто поистине грандиозное, так что даже, когда папа появился у ворот города, ему сказали, что не все еще готово и не согласится ли он дня два пожить на вилле в близлежащей деревне Мариньолле. Папа благосклонно согласился подождать, меж тем как его младший брат Джулиано, капитан-генерал Флорентийской республики, изо всех сил подгонял сограждан, требуя скорейшего завершения всех подготовительных работ.

Несколько дней спустя, одетый в белую, с бриллиантами, мантию и блестящую тиару, папа с триумфом въехал в город, Его сопровождал целый эскорт одетых в красное кардиналов и отряд папской гвардии в сверкающих кирасах, с обоюдоострыми топорами. По мере того как папа и его свита проходили через величественные триумфальные арки, расписанные ведущими художниками города, тучный, лоснящийся Лев X все с большим любопытством щурился через очки на приветствующую его толпу. Кульминацией празднества было открытие статуи его отца Лоренцо Великолепного, на которой было высечено: «Hie est filius meus dilectus» («Вот мой возлюбленный сын»). Лев X был тронут до слез. Как пишет Ландуччи, очевидец событий, он «велел принести серебряные монеты и стал бросать их в толпу». Величие зрелища, не говоря уже о его стоимости, превосходит любое воображение. «Несколько тысяч мужчин работали день и ночь в течение месяца не покладая рук, в будни и праздники». В целом было выстроено не менее пятнадцати арок, четвертая, несомненно, самая величественная, свидетельствует Ландуччи, «занимала целую пьяцца Санта-Тринита; она представляла собой дугообразное сооружение, напоминающее замок, с двадцатью двумя пилястрами по всей окружности, между которыми висели гобелены, а сверху был приделан свес с какими-то надписями на фризе». Далее Ландуччи замечает, что, по слухам, на все эти вещи одноразового, так сказать, пользования было потрачено порядка семидесяти тысяч флоринов, и добавляет, что на такие деньги «можно построить великолепный храм во имя Господа и к вящей славе города». Пожалуй, он прав, заключая, что «трудно представить себе какой-либо иной город или государство, способные на такую роскошь».

За торжественным въездом последовало огромное пиршество и карнавал, композиционный центр которого представляла собой фигура подростка, стоящего на пьедестале и целиком выкрашенного в золото. Мальчик должен был символизировать собой возрождение золотого века Флоренции. Увы! — разрешилась эта сцена ужасным и тоже символическим финалом: едва упал занавес, как мальчик забился в агонии и рухнул замертво — золото закупорило поры.

Празднества, которые Лоренцо Великолепный устраивал, чтобы отвлечь людей и поднять у них настроение, сделались представлениями, достойными какого-нибудь римского императора. Во времена Лоренцо над подготовкой таких празднеств работали люди, подобные Боттичелли и Микеланджело, Леонардо и Полициано; но сейчас среди сколько-нибудь известных мастеров, занятых в этом грандиозном представлении, можно назвать лишь Сансовино. То, что некогда было развлечением гения, опустилось до показной роскоши. Первые поэты и философы, взращенные Флоренцией времен Козимо, давно умерли; наследовавшие им великие мастера, которых поддерживали Медичи, превратились лишь в гостей города; знаменосцы Ренессанса и даже их нынешний крестный отец жили теперь в других местах.