Книга Дом с привидением - Анна Михалева

— Ты просто не понимаешь, что говоришь! — Он прижал ее к груди так сильно, что она начала задыхаться и слабо затрепыхалась в его стальных объятиях. — Сашенька, милая, девочка моя! Пойми, что ты не можешь уйти с ним. С ним у тебя не будет жизни!

— Да почему?! — выдавила она ему в плечо и, вывернувшись, глубоко вздохнула.

Он посмотрел на нее. Смотрел внимательно и долго. Молоденькое личико пылало краской, а глаза… глаза выражали упрямство и непонимание. И то и другое железное, мамоновское. Он знал по себе, что его уговоры теперь бессмысленны. Она сделает так, как решила. Сделает на свой страх и риск. Сколько раз он поступал точно так же, и никто не мог его переубедить в те моменты. Иначе он не был бы Аркадием Мамоновым. Так поступит и его дочь. Иначе и она не будет Александрой Мамоновой.

— Ты уйдешь прямо сейчас? — упавшим голосом спросил он.

— Нет, Павел дал мне время подумать. До завтра.

— Павел дал тебе время, — поморщился отец. — Этот сукин сын дал не тебе, а мне время подумать.

— Как это? — удивилась она.

Но Аркадий Петрович оставил ее вопрос без ответа. Он встал и быстро пошел к двери.

* * *

Он лихорадочно искал Павла по всему дому, а когда уже отчаялся его найти, услыхал раскатистые звуки рояля, доносящиеся из малой гостиной. Виктория играла Первый концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Оркестра, правда, не было, но у нее и без оркестра неплохо получалось. Может быть, только излишне напористо брала она верхние аккорды.

— Будь я проклят, что построил такой огромный дом! — прошипел Мамонов и затрусил вниз по лестнице. — Знал бы, что так выйдет, жил бы в трехкомнатной квартире. Там бы он от меня не скрылся!

А Павел и не думал прятаться. Он преспокойно сидел в кресле и, прикрыв глаза, сладостно внимал чудесной игре Виктории. Кроме них двоих, в гостиной никого не было. Появление брата исполнительница отметила легким кивком, не прерывая бега пальцев по клавишам.

— Нужно поговорить! — прорычал Мамонов, вплотную приблизившись к креслу, в котором сидел Павел.

Тот открыл глаза, улыбнулся ему, встал и медленно пошел в холл.

— Ты все-таки уговорил Сашку пойти с тобой?! — Мамонов сжал кулаки, когда они очутились вне поля зрения сестры.

— С нами, — вежливо поправил его он.

— И ничего не объяснил?

— Почему же, объяснил. Но мои объяснения никак не повлияли на ее решение.

— Значит, так! Никуда ты ее не поведешь, понятно тебе?

— Может быть, я покажусь заносчивым, но это уже от тебя не зависит. Я напомню, что никто не смеет мне приказывать, — он вскинул голову, а глаза его блеснули гневным холодом.

— Чего ты хочешь? — Мамонов разжал пальцы, достал из кармана домашней куртки платок и вытер вспотевший лоб.

— Вопрос не в том, чего я хочу. Вопрос в том, чего хочешь ты.

— Хорошо. Я скажу тебе, что главное мое желание — это чтобы Сашка осталась тут, в этом доме, — он по-хозяйски возложил руку на перила парадной лестницы. — И, кажется, я знаю, каким образом можно с тобой договориться. Ты ведь не просто так пришел именно ко мне. Ты хочешь, чтобы я создал холдинг. И я его создам, со всеми вытекающими последствиями. Я решил. Но ты оставишь Сашку в покое.

— С чего ты взял, что я пойду на эту сделку?

— Пойдешь. Иначе ты бы вообще не появился в моем доме. Ты пришел спасать мир, и спасешь его, я тебе обещаю это. Но Сашка останется тут.

— Значит, ты окончательно поверил? — Павел склонил голову набок, изучая его.

— Это уже не столь важно. Может быть, ты действительно великий Апостол, может быть, и нет, но ты представляешь опасность для моей дочери в любом случае, а поэтому я не намерен с тобой торговаться. Бери то, зачем пришел, и по рукам. В конце концов, завтра я все равно узнаю, кто ты на самом деле.

— А если ты ошибся?

— Ты принимаешь предложение или будешь тут стоять и уговаривать меня отказаться от сделки, как святой отец послушника перед постригом?

— Не святотатствуй, — Павел скривился.

— А тебе не все равно?

— Нет, не все равно.

— Так ты согласен? — Пальцы Аркадия Петровича впились в перила лестницы.

— Ну… ты предлагаешь мне пойти на жертву.

— Вся твоя жизнь — жертва! Не так ли? Что тебе дороже, в конце концов, твоя миссия или земные чувства?

— Любовь — это высшее чувство.

— Слушай, — Мамонов снова вытер лоб платком, — я устал. У меня раскалывается голова, и я могу разозлиться. Я могу напортачить так, что тебе потом просто не вернуться в свою небесную обитель. Будешь тут до второго пришествия разбираться. Лучше уж соглашайся. К тому же мне сдается, что тебя там не похвалят за загубленную юную душу. Ведь не похвалят же?! — он задрал голову к потолку и задиристо подмигнул огромной люстре, потом перевел взгляд на собеседника: — Стыдно будет жариться со мной на одной сковороде, а? Стыдно, обидно и очень болезненно. А Сашка… Сашка тебя возненавидит, когда поймет, куда ты ее приволок. И чего ты добьешься? Кучи грехов на собственную святую голову. Ну же, Павел. Я дело предлагаю!

— У меня такое ощущение, что я попал на рынок, — процедил тот сквозь зубы.

— Ну, уж то, что ты не в храме, — это точно. Извини. Хотел попасть в храм, нужно было и топать туда с самого начала.

Павел посмотрел на него с сожалением, улыбнулся и тихо произнес:

— Ты ничего не понял. Неужели ты уйдешь, так и не поняв? Ведь ты думаешь, что приносишь себя в жертву, не так ли? Устроил торг, решил, что для меня главное — заполучить эту сделку и положить в карман твой паршивый холдинг. А ведь я только что действительно добился того, зачем пришел к тебе. Хотя это стоило мне больше, чем я предполагал.

— Вот и ты заговорил на базарном лексиконе, — скривился Мамонов и передразнил его: — «Стоило», «в карман положил»…

— Как бы я ни говорил, но ты теперь тот, кем я тебя и надеялся увидеть. Ты стал отцом, ты смог уразуметь, что важнее. И я доволен своими каникулами. Мне больно, но я доволен. Я спас тебя.

— Ну, конечно! — Мамонов повернулся и медленно пошел вверх по лестнице. Потом приостановился на ступеньке, обернулся к нему: — Так ты обещаешь? Завтра после собрания мы уйдем вдвоем?

— Да, — Павел кивнул, — завтра после собрания мы уйдем вдвоем.

* * *

Сашка полночи провела в поисках. Она перевернула вверх дном собственную комнату, потом села на кровать и задумалась.

«Если Надя положила в мою тетрадь какой-то там секрет, значит, она и спрятала тетрадь так, что ее не могу найти даже я. Да что там я! Ее не могли найти, когда перерыли дом вчера после сеанса Ко Си Цина. Куда же Надя ее засунула?»

Она рухнула лицом в подушки. Мысли потекли более размеренно, плавно уходя из головы. А потом она уснула и увидела пенный след за кормой катера. Вода летела в лицо холодными каплями, а ветер запутался в волосах. И солнце, не такое яркое, как в полдень, а мягкое, красное, клонящееся к закату, облизывающее землю ласковым теплом. Ее пальцы впились в руль катера, а на плечах своих она ощутила уверенные руки Павла. Она оглянулась и никого за спиной не увидела, а вокруг вдруг начало сереть, непонятный страх заполз в душу. Она снова посмотрела вперед, но ничего, кроме черноты, не увидела. Катер летел вперед, унося ее в бездну. И там, в темноте вдруг замерцали бледные вспышки белого, зеленого, красного света. Кисть незримого художника прочертила линию, словно раздвигая на миг черноту, показала ей малую гостиную, дрогнувшую от страшного взрыва. Осколки зеркала посыпались на пол, превращая всю картинку в блестящие кусочки, уносящиеся за кормой.