Книга Коренные различия России и Запада. Идея против закона - Вадим Кожинов

В. К.: Да, конечно. Причем Милюков, и мне это было крайне неприятно читать, в своих мемуарах признавался: «Я сам был не уверен во многом из того, что говорил, но тем не менее ставил вопрос так: «Что это, глупость или измена?», заранее зная, – он пишет, – что все будет воспринято во втором смысле». И кстати, там же Милюков сообщает, что его речь была напечатана в десяти миллионах экземпляров и распространена по всей России. Запрещенная речь, в которой он обвинил в измене императрицу и премьер-министра… Самое дикое, что Пуришкевич слова Милюкова подтвердил, заявив, что, мол, у России в тылу действует правительство, которое направляют из Берлина. В результате случилось то, что случилось. Как точно заметил Василий Васильевич Розанов, «Русь слиняла в два дня, самое большее в три. Не стало Царства, не стало Церкви, не стало Армии и не стало рабочего класса». Последнее тоже важно: рабочий класс исчез, потому что люди перестали работать. И это все произошло в феврале 1917 года, а не в октябре. Было совершенно необходимо, чтобы какая-то сильная власть, диктаторская, спасла страну от окончательного разложения.

Корр.: Аналогии, действительно, очень прозрачные. И каковы, Вадим Валерианович, ваши прогнозы по поводу развития политической ситуации в России, исходя из «тяготеющей массы» ее истории?

В. К.: Прогнозы, особенно на ближайшее время, давать не осмелюсь. Но принципиальных векторов развития всего два. Или Россия вернется на свой исторический путь и, в частности, осуществится все то, о чем говорит совершенно определенным образом тот же Путин: что мы не индивидуалисты, а коллективисты, что нам необходима солидарность, которой на Западе нет, и так далее. Или, если эти необходимые для бытия России условия не осуществятся, то страна просто погибнет.

Корр.: Что вы подразумеваете, когда говорите о возможной гибели России: ее распад на несколько более мелких государственных образований, возникновение своего рода политической «черной дыры» или нечто иное?

В. К.: Я подразумеваю чисто физическую гибель. Вот, смотрите, за последние 10 лет погибли дополнительно 5,5 % взрослого населения. Эти люди не должны были умереть, если бы страна жила так, как в предыдущее десятилетие. Я никогда не видел раньше, чтобы крепкие, совершенно здоровые люди на четвертом-пятом десятке лет умирали в таком количестве. Причем самое показательное, что люди моего поколения вроде бы крепче, устойчивее, видимо, потому, что в нашей жизни была война, были схожие трудности, и мы помним, как выходить из подобных ситуаций, может быть даже подсознательно. А эти люди только вступили на самостоятельный путь – и вдруг начался разор, который на них совершенно трагически подействовал. Я назову несколько имен: Петр Паламарчук, Геннадий Касмынин, Владимир Славецкий. Это люди, которые годятся мне в сыновья, но их уже нет среди нас.

Корр.: Чем же, Вадим Валерианович, можно объяснить эту очевидную уже трагедию нашего народа? Какие исторические, культурные механизмы могут быть в ней задействованы?

В. К.: Если проследить историю хотя бы основных стран Европы, то станет совершенно очевидно, что за временем невероятного подъема всегда наступал упадок. Возьмите, например, Германию, которая, в сущности, создала цивилизацию Европы. Потом она распалась на несколько десятков государственных образований, фактически прекращает свое существование. И возрождается только к концу XIX века. На ее место заступает Испания, которая подчиняет себе почти всю Европу и начинает экспансию на другие континенты: Азию, Америку и так далее. Это примерно сто лет продолжается – и Испания приходит в страшный упадок, гибнет у берегов Англии ее «Непобедимая армада», и после этого Испания уже никогда не играла первостепенной роли в Европе и мире.

Поэтому то, что на протяжении почти двадцати лет со времени Сталинградской битвы и до полета Юрия Гагарина наша страна безусловно первенствовала, не могло не перейти в свою противоположность – именно из-за того, что наши люди привыкли быть первыми, начали догонять и перегонять Америку, даже там, где стоило, по словам Гоголя, только плюнуть и отойти. Другое дело, что мгновенный распад – да, это чисто русское явление. Потому что Россия держится не на законе, она держится на вере народа в государственную власть. Исчезает эта вера – рушится и наше государство.

В подтверждение своей мысли приведу не только известные строки Тютчева: «В Россию можно только верить», но и почти одновременные им слова Карла Маркса, сказанные им в одной из работ по российской истории, лишь недавно переведенной на русский язык по причине ее «немарксистской» направленности: «Это государство, которое даже при достижении им мировых успехов, можно лишь принимать на веру, а не принимать как факт». Поразительные слова, подтверждающие истинный масштаб Маркса как мыслителя.

Все восстания в нашей истории, как доказал еще В. О. Ключевский, объяснялись прежде всего утратой народной веры в государственную власть: от времен Смуты и Раскола вплоть до революции 1917 года. В то время как восстания на Западе всегда преследовали какие-то рациональные, конкретные цели, даже в самых диких своих формах, вроде движения луддитов. Они разрушали машины вовсе не по причине своей ненависти к ним. Луддиты хотели, чтобы вернули изгнанных рабочих и платили им как за ручной труд, который ценился выше труда на машинах.

Не случайно в России нет того самого «среднего класса», который на Западе является главной опорой общества. У нас нет даже понятия о нем, а потому пришлось переводить с английского «middle class», чтобы обозначить это явление. У каждого западного человека есть свои собственные, личностные, эгоистические интересы. И когда эти интересы совпадают, возникает мощное общее движение – по-западному. У русского человека вектор интересов направлен совсем иначе. Ему важнее не осуществление личных интересов, а некий смысл жизни, которому можно подчинить все, в том числе и саму жизнь, то есть он, русский человек, внеположен сам себе, и его отношение к миру в основе своей – сугубо религиозное, соборное.

Корр.: Получается, что в нынешнюю власть наш народ еще верит, и Россия как бы парит над пропастью благодаря этой народной вере. А пределы ее, равно и направленность, невозможно рассудочно определить и выразить в каких-то цифрах, которыми играют штатные и прочие аналитики. За гладкостью и даже некоторой предопределенностью итогов думской кампании 1999 года таится какой-то иной народный выбор, который вовсе не сводится к опусканию бюллетеней в урну для голосования. И нам, не исключено, еще придется познакомиться с категориями истинного русского выбора, не отрицающими обыденных «смысла» и «пощады», но стоящими гораздо выше их, если нынешняя власть утратит окончательно остатки народного доверия к себе.

В. К.: Похоже, за вашим словом «таится» проглядывает и русский бунт… Но, как навсегда сказал Поэт, «не приведи Бог». Я все-таки питаю надежду, что люди власти прозреют.

То, что я считаю необходимым сказать в заключение, прозвучит как страшный парадокс, но я убежден в своей правоте. В основе воззрений всех носителей власти последнего десятилетия в скрытом виде лежал упрощенный, примитизированный марксизм, исходящий из того, что все цивилизации идут единым путем. Правда, эти люди отказались от социалистически-коммунистических идей, но это ведь своего рода верхний этаж, под которым – фундаментальное представление о единстве мирового экономического, социального и т. п. развития.