Книга Потерянный разум - Сергей Кара-Мурза

Какова же была урожайность на Западе и в России? Ф. Бродель приводит множество документальных сведений. В имениях Тевтонского ордена в Пруссии урожайность пшеницы с 1550 по 1695 г. доходила до 8,7 ц/га, в Брауншвейге была 8,5 ц/га, в хороших хозяйствах во Франции с 1319 по 1327 г. пшеница давала урожаи от 12 до 17 ц/га (средний урожай сам-восемь). В 1605 г. французский обозреватель сельского хозяйства писал о средних урожаях: “Хозяин может быть доволен, когда его владение приносит ему в целом, с учетом плохих и хороших лет, сам-пять — сам-шесть”.

В целом по Англии дается такая сводка урожайности зерновых: 1250-1499 гг. 4,7:1; 1500-1700 гг. 7:1; 1750-1820 гг. 10,6:1. Такие же урожаи были в Ирландии и Нидерландах, чут ниже во Франции, Германии и Скандинавских странах. Итак, с ХIII по ХIХ век они выросли от сам-пять до сам-десять. Какие же урожаи были в России? Читаем у Л.В.Милова: “В конце XVII в. на основной территории России преобладали очень низкие урожаи. В Ярославском уезде рожь давала от сам-1,0 до сам-2,2. В Костромском уезде урожайность ржи колебалась от сам-1,0 до сам-2,5. Более надежные сведения об урожайности имеются по отдельным годам конца XVIII в.: это сводные погубернские показатели. В Московской губернии в 1788, 1789, 1793 гг. средняя по всем культурам урожайность составляла сам-2,4; в Костромской (1788, 1796) — сам-2,2; в Тверской (1788-1792) средняя по ржи сам-2,1; в Новгородской — сам-2,8”.

Мы видим, что разница колоссальная — на пороге ХIХ века урожай сам-2,4! В четыре раза ниже, чем в Западной Европе. Надо вдуматься и понять, что эта разница, из которой и складывалось “собственное” богатство Запада (то есть полученное не в колониях, а на своей земле), накапливалась год за годом в течение тысячи лет. И даже больше. Величина этого преимущества с трудом поддается измерению, но если ее мысленно взвесить, то язык не повернется обругать тот тип хозяйства, который крестьяне создали в наших реальных условиях.

А ведь и крестьянин, и лошадь работали впроголодь. Как пишет Л.В.Милов, в Древнем Риме, по свидетельству Катона Старшего, рабу давали в пищу на день 1,6 кг хлеба (т.е. 1 кг зерна). У русского крестьянина суточная норма собранного зерна составляла 762 г. Но из этого количества он должен был выделить зерно “на прикорм скота, на продажу части зерна с целью получения денег на уплату налогов и податей, покупку одежды, покрытие хозяйственных нужд”.

Как известно, Запад делал инвестиции для строительства дорог и мостов, заводов и университетов главным образом за счет колоний. У России колоний не было, источником инвестиций было то, что удавалось выжать из крестьян. Насколько прибыльным было их хозяйство?

Л.В.Милов пишет: “На этот счет есть весьма выразительные и уникальные данные о себестоимости зерновой продукции производства, ведущегося в середине XVIII века в порядке исключения с помощью вольнонаемного (а не крепостного) труда. Средневзвешенная оценка всех работ на десятине (га) в двух полях и рассчитанная на массиве пашни более тысячи десятин (данные по Вологодской, Ярославской и Московской губерниям) на середину века составляла 7 руб. 60 коп. Между тем в Вологодской губернии в это время доход достигал в среднем 5 руб. с десятины при условии очень высокой урожайности. Следовательно, затраты труда в полтора раза превышали доходность земли… Взяв же обычную для этих мест скудную урожайность (рожь сам-2,5, овес сам-2), мы столкнемся с уровнем затрат труда, почти в 6 раз превышающим доход”.

Понятно, что в этих условиях ни о каком капитализме речи и быть не могло. Организация хозяйства могла быть только крепостной, общинной, а затем колхозно-совхозной. Реформа Столыпина была обречена на неудачу по причине непреодолимых объективных ограничений. Как, впрочем, и нынешняя попытка “фермеризации”.

Л.В.Милов делает вывод: “Общий итог данного обзора можно сформулировать так: практически на всем протяжении своей истории земледельческая Россия была социумом с минимальным совокупным прибавочным продуктом. Поэтому если бы Россия придерживалась так называемого эволюционного пути развития, она никогда не состоялась бы как великая держава…

И в новейший период своей истории… в области аграрного производства Россия остается в крайне невыгодной ситуации именно из-за краткости рабочего периода на полях. По той же причине российский крестьянин лишен свободы маневра, компенсировать которую может только мощная концентрация техники и рабочей силы, что, однако, с необходимостью ведет к удорожанию продукции… В значительной мере такое положение сохраняется и поныне. Это объективная закономерность, которую человечество пока не в состоянии преодолеть”.

Но наши интеллектуалы, которые проклинали колхозы, бездорожье, пятиэтажки — и хотели, чтобы им “сделали красиво”, как в Англии — всего этого не хотели слушать. Они со своей куцей логикой уже не могли этого освоить, это было для них слишком сложно.

Как же могли интеллигентные люди прийти к выводу, что “капиталистическая экономика для нас лучше”? Есть два варианта. Или они особенно не рассуждали, поверили тому, что говорят “эксперты” с трибун, по телевидению, со страниц газеты. Тогда это — интеллектуальная несостоятельность и безответственность. Или они посчитали, что при разграблении страны и смене типа хозяйства им лично что-то перепадет. А страна как-нибудь выкрутится, да и Запад нас не обидит, подкинет что-нибудь за уничтожение СССР. Часть таких умников действительно попала в привилегированный слой — в банкиры или хотя бы охранники банкиров. Но на этой дорожке удержаться в рамках приличия трудно, а в согласии с интеллектуальной совестью невозможно.

Глава 13. Антирациональность и программы подрыва культурных устоев

Подрыв рационального сознания в широких кругах интеллигенции, особенно элитарной, привел не просто к “равномерному” ослаблению, проседанию общей способности к разумным умозаключениям. Он дал возможность политической верхушке организовать и осуществить целенаправленные, исключительно агрессивные программы по разрушению культурного ядра общества, слому тех исторически сложившихся норм общественных отношений, которые позволяли людям спокойно жить, а обществу — воспроизводиться. Утратив на время историческую память, способность к рефлексии и предвидению, навыки выявления причинно-следственных связей, интеллигенция тупо пошла за разрушителями и стала их сообщницей в погружении нашего общества в тяжелейший кризис.

Большой “макропрограммой” перестройки была общая дестабилизация. Можно даже сказать, программа стравливания всех элементов нашей общественной системы, которые находились в скрытом, “дремлющем” или даже потенциальном конфликте. За столетия в сложном многонациональном и “многокультурном” традиционном обществе и идеократическом государстве России было выработано множество явных и неявных механизмов разрешения, успокоения и подавления конфликтов. Эти механизмы отказывали очень редко, лишь когда Россия попадала в очередную историческую ловушку и возникала такая система порочных кругов, которую невозможно было разорвать в рамках сложившегося порядка. В конце 80-х годов сама власть стала дестабилизировать общество и загонять страну в историческую ловушку. Многочисленный образованный слой, который мог бы в этот момент стабилизировать ситуацию, введя потенциальные конфликты в русло рассудительного общественного диалога, примкнул к “революционерам сверху” и резко ухудшил положение.