Книга Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я подумал, что стоит использовать гроб по прямому назначению. Твоя сестра, младшенькая, Евангелина, выглядит в нем очень умиротворенной. Кроме того, подагра больше не позволяет мне туда забираться.
Аббат попросил Клода подать ему бутылку токая, стоящую на каминной полке.
– Только не говори Марии-Луизе. Она держит меня на такой диете, что и цыпленок бы с голоду помер.
После крайностей, на которые Клод пошел прошлой ночью, он отказался и от вина, и от беседы. Некоторое время аббат говорил о том, что происходило в последние дни, не затрагивая темы побега. Он все вертелся вокруг да около этого вопроса, не касаясь его – будто кленовый лист, покачивающийся на волнах в пруду.
Оже подал юноше кусочек консервированной груши:
– Один из последних урожаев Кляйнхоффа. Он умер больше года назад. До самого конца мы с ним спорили о деревьях. Он хотел вырастить «Истинного католика». Если ты помнишь, я долго отрицал все, что связано с религией. Однако возраст сделал меня податливым, и мы привили к деревьям «Магдалину». Последний урожай позволил заставить всю стену подвала – ту, что длиннее, – банками с грушами в густом сиропе. Перед тем как Кляйнхофф умер, я сказал ему, что он был прав – «Магдалину» стоит выращивать. Шлюха, искупившая грехи, лучше, чем истинный католик.
Наконец заговорил Клод:
– Да, Магдалину по крайней мере оправдали. Интересно, другим жителям поместья не пришлось искупать грехи? – Так Клод попытался напомнить аббату об убийстве мадам Дюбуа.
– Что? – прокричал аббат. – Постой. Я достану слуховую трубку. – Оже вытащил из кармана большую раковину, кончик которой был покрыт медью. Именно поэтому уши аббата и позеленели.
Клод повторил, однако аббат, то ли так и не расслышав его слов, то ли притворяясь, ответил:
– Да, осы были ужасны. Они уничтожили лучшие деревья, когда те собирались плодоносить.
Клод попытался еще раз:
– Не только осы уничтожают прекрасное.
Аббат сменил тему:
– Как Париж?
– Непонятный и жестокий, – пожаловался Клод. – Рассказать, что я однажды видел? Примерно через месяц после приезда в Париж я проходил мимо птичьего рынка, ужасно скучая по дому и надеясь так утешиться. Впрочем, я понял, что это бесполезно, когда увидел следующее: продавцы хватают проданных птиц и выдавливают из их желудков непереваренные зерна! На мой вопрос, к чему такие жестокости, инспектор только посмеялся. В этом весь Париж. Зачем тебя кормить, если через час ты будешь подан к столу!
– Тебя все еще подают к столу Люсьена Ливре? Представляю, как тяжело ему переваривать тебя и твои интересы!
– Ливре? Нет! Я больше на него не работаю. – Клод вкратце рассказал аббату о тяжелой, монотонной работе в «Глобусе» и зашел так далеко, что даже упомянул Александру Хугон и ее портрет. – Ты, возможно, помнишь о том заказе, что Ливре привез тебе перед моим отъездом… – Последние слова застряли в горле Клода.
– Нет, не помню заказа. Их было так много! А отъезд – это, конечно, другое дело.
Теперь пришла очередь Клода увильнуть в сторону:
– Я забрал портрет с собой, когда уезжал.
– Если это и так, мне все равно. А как ты узнал о пожаре?
– Через Ливре.
– О! Я удивлен, что продавец книг побеспокоился о тебе после случившегося.
– Ливре очень внимателен к человеческой боли. Ему приятно знать, что кто-то страдает не меньше, чем он.
– Да, Ливре настоящий моралист, когда дело касается несчастий!
Обсуждение книготорговца немного сблизило их. Клод продолжил рассказ об Александре. Аббат, слушая его через слуховую трубку, узнал о совращении, о любовной связи и о судебном процессе по делу об импотенции. Особенно его заинтересовал церковный суд.
– Доверили кучке целомудренных священников разбираться в извращениях! Это напоминает мне одну дотошную работу отца Санше, где он задавался вопросом: «Неужели Дева Мария в ходе ее отношений со Святым духом не приняла во чрево семени?!»
Клод поделился с аббатом своим горем, вызванным разлукой с Александрой.
– Она оскорбила мою любовь, бросила меня. Такое не забывается!
– Да, Клод, меня тоже однажды оскорбили. Только это была не женщина.
Юноша больше не мог контролировать свои чувства.
– Это неправда! Из поместья я ушел по… особым причинам!
– Что ты имеешь в виду?
– Я говорю о мадам Дюбуа! Вы забыли?
– Ах, о ней! Она ничего не значила для меня. Я тебе уже говорил. Она была просто amatorculus – любовницей, пустышкой. Это ненастоящая любовь.
– Тем хуже для вас.
– Я не думаю, что твои проблемы с Александрой и мои с мадам Дюбуа можно поставить в один ряд. Твои возникли из-за любви, мои – от простого развлечения. Дюбуа была тем, что коллекционеры называют «курцвейл» – «досуг», «приятное времяпрепровождение». Хотя она и доставила мне много хлопот.
– И поэтому вы ее уничтожили, когда она больше не могла удовлетворять ваши потребности!!!
– А чего ты хотел? Задуманное не удалось. Конечно, в этом есть и моя вина. И не понимаю, чего ты так сердишься. Я сделал это для тебя. Если бы ты знал, как я расстроился, то понял бы меня.
– Я бы никогда вас не понял!
– Конечно, понял бы. Я тебе покажу. Она у меня в коробке за ширмой.
– Я видел убийство!
– Не понимаю, о чем ты. Иди сюда, взгляни. – Аббат поднялся с кресла. – Только захвати трубку и бутылку токая.
Оже подошел к нужной полке и нажал на резьбу. Дверь в часовню открылась. После этого аббат повел Клода за ширму безо всяких отлагательств.
– Моя последняя тайная комната. Я бы показал ее тебе, но ты сбежал.
– Я бы не сбежал, если бы вы получше обращались с этим вашим «курцвейлом»!
Аббат не услышал Клода, так как трубка была не с ним. Он нагнулся и пошарил в коробках. В комнате царил почти такой же беспорядок, как и во всем поместье. Та магия, что некогда обреталась в этом помещении, теперь покоилась под толстым слоем пыли. Наконец аббат нашел мадам Дюбуа.
– Вот и она. Вернее, часть ее. – Оже поднялся явно разозленным. – Какая досада! Посмотри! Черви источили глазницу и устроили в волосах гнездо!
Клод посмотрел. Реакцией на увиденное был шок – шок, который заставил его по-новому взглянуть на свой поступок и на поступок аббата, переоценить свою жизнь и жизнь учителя. Все это он успел проделать до того, как изо всех сил закричал. Аббату не понадобилась слуховая трубка, чтобы услышать его.
– ОНА ЖЕ НЕНАСТОЯЩАЯ!!! Мадам Дюбуа – автомат!
Часы
– Она была ненастоящая! – еще раз прокричал Клод, теперь чуть тише.
