Книга Тишина - Питер Хег

— Разве это не было лишь вариациями на одну очень простую тему: одна и та же встреча. С одними и теми же двумя людьми?

Он уставился на нее.

— Можно сказать как-то иначе, — продолжала она. — Есть два типа мужчин и женщин. Одни помогают детям. Другие вредят им.

Словно при замедленном воспроизведении, изо всех сил противясь этому, он прислушался к тем двум дням. Он услышал свою встречу с Бродерсеном и его блондинкой. С Мёрком и Астой Борелло. Максимилианом и Вивиан Грозной. Лоне Борфельдт и окружающими ее мужчинами. Каином и банщицей.

— Несколько раз они, возможно, были порознь, — продолжала она. — И ты встречался отдельно с мужчиной, отдельно с женщиной.

Он услышал Даффи. Франца Фибера. Стине. Соню.

— Но все равно они довольно похожи, — проговорила она. — Они либо с тобой, либо против тебя. А в остальном довольно похожи.

— Были не только встречи, — заметил он.

Она кивнула.

— Было бегство. На свободу. Ты — беглец. А еще ты взломщик. Незаконно проникаешь в здания. Ты к чему-то стремишься. Но все время выбираешь одни и те же пути. Через какое количество, строго говоря, одинаковых приемных ты прошел на самом деле одним и тем же образом?

Он услышал звучание Оле Лукойе из налогового управления. Ангела у ворот перед блокированным районом. Злую мать у Лоне Борфельдт. Вход в санаторий Торбэк. Женщин, которые сидели у телефонов. Или у входа в Управление геодезии и картографии. Он услышал служащего в приемной на острове Слотсхольмен. Охранника в стеклянной будке перед «Кононом».

Страх приобрел конкретные очертания, превратившись в ужас. Панический ужас — панический и глухой. Ужас от того, что его могут посадить в тюрьму.

— Только в эти два дня все было так, — объяснил он. — А вообще-то моя жизнь — разноцветная палитра художника.

Он услышал свой голос откуда-то извне. Он принадлежал какому-то совершенно незнакомому человеку.

— Я придумал пятьсот представлений, — продолжал он.

— Но все они довольно похожи друг на друга, не так ли?

Он посмотрел ей в глаза. Он никогда прежде не встречался с таким взглядом. В нем было полное спокойствие. И абсолютное внимание.

— Ничего страшного, — сказала она. — Все мы пытаемся маскировать однообразие. Но это утомительно. Все время настаивать на исключительности. Притом что мы все равно похожи друг на друга. Наши триумфы одинаковы. И наши страдания. А ты попробуй на минутку почувствовать, как легко быть совершенно обыкновенным.

Он посмотрел на нее. Она просвечивала, словно акварель. Как будто она сейчас растворится в звуке, в еще не имеющем формы звучании.

Он услышал, что все темы в его жизни на самом деле повторялись. Что он играл на одних и тех же струнах. И что теперь?

Вокруг него было тихо. Внутри него тоже. Гораздо тише, чем когда-либо до этого.

Понемногу приоткрывалась дверь. В великую музыку. Он знал, что она тоже слышит это.

— И музыка, — произнесла Синяя Дама, — даже она со временем станет монотонной.

Он перестал думать. Он находился за сценой. За кулисами Всевышней. Там была брешь. В звуковой стене. Через эту брешь струилась тишина. В первый раз за всю жизнь слух его обрел покой.

Он не знал, сколько это длилось, у этого мгновения не было протяженности. Протяженность во времени предполагает удары метронома, качание маятника. Но вокруг стояла тишина.

— Что вы сделали? — спросил он.

Он не мог заставить себя взглянуть ей прямо в глаза.

— Да, собственно говоря, ничего, — ответила она. — Это такая игра.

Он все-таки посмотрел на нее. Она улыбнулась. Ее улыбка звучала как голос Эллы Фиццжеральд. Шаловливый ребенок и вневременная зрелость одновременно. Кто она: старица или маленькая девочка?

— Мать Рабия, — сказала она, — мой учитель и предшественница, часто говорила, что воспринимает людей так, будто они заключены в пузыри. В пузырях, в одном или двух местах, есть совсем маленькое отверстие. Только через эти отверстия пузыри могут сообщаться с другими пузырями, только через них люди могут общаться и воспринимать действительность. Вот почему мы все время переживаем одни и те же немногочисленные важные для нас ситуации. Каждый из нас носит в себе свою собственную реальность. И очень мало взаимодействует с реальностью других людей. А почему ты так и не ответил на ее письмо?

Он молчал.

— Желание быть исключительным, — продолжала она, — очень сильно. Во всех нас. И неважно, что жизнь — это страдание. Лишь бы это было особенное страдание. Но при встрече с кем-нибудь, кто умнее, кто лучше умеет вслушиваться, можно взглянуть другими глазами на свою исключительность. Ты этого боялся?

— Отчасти этого, — ответил он. — Но мне еще было страшно. Что это… ослабит слух.

Он почувствовал, что она поняла его.

На улице уже был день, он не заметил, как рассвело. Он услышал голоса детей, детей и подростков. У него мурашки забегали по спине.

— Это не обычные дети, — сказал он. — Я видел, как они останавливают время.

Голоса приблизились, они звучали под самым окном, он узнал два из них — нет, этого не могло быть. И тем не менее он надел очки, подъехал в кресле к окну. Под окном стояли столы и скамейки — дети завтракали на улице.

Ближе всех к нему сидел мальчик со Слотсхольмена. Мальчик с водянкой в голове. На год старше. Но похожий на себя. В его нагрудном кармашке Каспер заметил свою бывшую авторучку.

Ужас вернулся. Он чувствовал, как пот выступает под мышками и стекает по телу. Второй звук донесся от группы детей, сидящих подальше. Еду им подавал большой мальчик, скорее, даже не мальчик, а молодой человек. Голос его был хриплым, он звучал как хор подростков из школы Святой Анны. Это был юноша из гостиницы Рунгстед.

— Я знаю двоих из них, — сказал он.

— Наверное, это случайность.

— Я игрок. Я знаю, насколько возможны случайности. Эти две уже невозможны.

Она не двигалась с места.

— Симон, — пояснила она. — Он ходит в тот детский сад, где ты его подобрал.

Он покачал головой, не принимая ее слова.

— Он ждал тебя, — сказала она. — Не в тот момент. Но раньше или позже. Мы все ждали тебя. Среди прочего мать Рабия говорила, что настойчивые, ищущие, они рано или поздно дождутся. Надо просто верить.

— А второй мальчик. Высокий. Тот, что был в гостинице.

Она пожала плечами. Встала.

Он почувствовал слепую злобу от того, что она собирается его покинуть. В этот момент.

— Мы только начали, — заметил он.

Она покачала головой.

— Тебе обещали лишь момент тишины. А не энциклопедию загадок жизни.