Книга Прекрасные и обреченные - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это событие произошло неделей позже. Супруги сняли маленькую квартиру на Пятьдесят седьмой улице за сто пятьдесят долларов в месяц. Она находилась в многоквартирном доме из белого камня и состояла из спальни, гостиной, крошечной кухоньки и ванной. Хотя комнаты оказались слишком маленькими и не представлялось возможным разместить даже лучшую мебель Энтони, они были новенькими, чистыми и светлыми и даже не лишены некоторого очарования. Баундс уехал за океан, записавшись в британскую армию, а вместо него появилась сухопарая ширококостная ирландка, чьи услуги приходилось терпеть, не испытывая особой радости. Глория в очередной раз прониклась к прислуге ненавистью по причине, что та, подавая завтрак, неизменно восхваляла достоинства ирландского политического движения «Шинн Фейн». Однако супруги поклялись никогда впредь не нанимать японцев, а найти слугу-англичанина на данный момент было очень трудно. Как и Баундс, ирландка готовила только завтрак, а обедать и ужинать приходилось в ресторанах и отелях.
В конечном итоге нестись в Тэрритаун во весь опор заставило появившееся в нескольких нью-йоркских газетах сообщение, что Адам Пэтч, мультимиллионер, филантроп, всеми почитаемый подвижник, серьезно болен и надежды на выздоровление нет.
Повидаться с дедом Энтони не удалось. Доктора запретили больному разговаривать, сообщил мистер Шаттлуорт и любезно предложил взять любое послание, которое Энтони, возможно, пожелает передать Адаму Пэтчу через секретаря, когда позволит здоровье дедушки. Из недвусмысленных намеков Энтони лишь утвердился в грустной догадке, что присутствие внука-расточителя у постели умирающего в высшей степени нежелательно. Во время беседы Энтони, памятуя о полученных от Глории наставлениях, попробовал прошмыгнуть мимо дедовского секретаря, но Шаттлуорт с улыбкой расправил крепкие плечи, и он понял всю тщетность своей попытки. Жалкий и запуганный, он вернулся в Нью-Йорк, где супруги провели полную тревоги неделю. Незначительный инцидент, случившийся как-то вечером, показал, как напряжены у них нервы.
Как-то раз они возвращались домой после ужина, и Энтони заметил бродячую кошку, крадущуюся вдоль ограды.
— Стоит увидеть кошку, и тут же возникает желание пнуть ее ногой, — лениво сообщил он.
— А я люблю кошек.
— Как-то раз я поддался этому желанию.
— И когда же?
— О, много лет назад, задолго до знакомства с тобой. Однажды вечером, в антракте между действиями. Стоял чудесный вечер, как сейчас, я был слегка навеселе — это был вообще один из первых случаев, когда я здорово выпил, — пояснил он. — Маленькая бродяжка искала место для ночлега, а я был в паршивом настроении, вот и вздумалось ее пнуть…
— Бедненькая! — воскликнула Глория, искренне принимая к сердцу рассказ мужа.
Вдохновленный собственным красноречием, он продолжил повествование.
— Да, это было гадко с моей стороны, — признался он. — Маленькая тварюшка посмотрела так жалобно, будто надеялась, что я возьму ее с собой и стану заботиться. Это был всего лишь котенок, и не успел он опомниться, как огромная ножища обрушилась на его хилую спинку…
— Ах! — В голосе Глории слышалась боль.
— Ночь стояла такая холодная! — не унимался Энтони, придавая голосу заунывное звучание. — Думаю, котенок ждал, что его приласкают, а получил только боль и страдания…
Он резко оборвал свое сказание — Глория сотрясалась от рыданий. Они уже добрались до дома, и когда зашли в квартиру, жена рухнула на диван и плакала так горько, будто Энтони поразил ее в самое сердце.
— Бедный маленький котеночек! — жалобно повторяла Глория. — Бедный крошка. Так холодно…
— Глория…
— Не подходи ко мне! Пожалуйста, не подходи! Ты убил маленького пушистого котеночка.
Растрогавшись до глубины души, Энтони опустился на колени рядом с Глорией.
— Любимая, — начал он, — Глория, милая, здесь нет ни слова правды. Я все выдумал.
Но Глория не поверила. В самих подробностях повествования таилось нечто, заставившее ее проплакать весь вечер, пока не сморил сон, — о котенке, об Энтони, о себе, а также горечи и боли, которыми наполнен жестокий окружающий мир.
Старик Адам умер в конце ноября в полночь, с благочестивой хвалой Господу на иссохших устах. Он, выслушавший столько лести, сам отошел в мир иной, улещивая Всемогущую Абстрактную Силу, которую, как полагал, имел неосторожность разгневать в распутные годы юности. Было объявлено, что покойный установил с Богом нечто вроде перемирия, условия которого не предавались гласности, хотя подразумевалось, что речь идет о крупной сумме наличными. Во всех газетах опубликовали его биографию, а в двух — поместили передовицы, посвященные безукоризненной репутации и многочисленным достоинствам покойного, а также роли в драме под названием «Индустриализация», вместе с которой он вырос. Сдержанно коснулись реформ, которые Адам Пэтч финансировал. Вновь воскресили память о Комстоке и Катоне-Цензоре, чьи худосочные призраки маршировали парадным шагом по газетным колонкам.
В каждой газете упоминалось, что у усопшего остался единственный внук Энтони Комсток Пэтч, проживающий в Нью-Йорке.
Похороны состоялись на кладбище в Тэрритауне, на участке, выкупленном семьей. Энтони и Глория ехали в первом экипаже и были слишком встревожены, чтобы осознать нелепость своего положения. Оба отчаянно старались рассмотреть на лицах слуг, остававшихся рядом с покойным до конца, предзнаменование грядущего богатства.
Из приличия они выждали наполненную безумием неделю, и, не получив никаких уведомлений, Энтони позвонил адвокату деда. Мистера Бретта не оказалось на месте, его ожидали через полчаса. Энтони оставил свой номер телефона.
Шел последний день ноября, прохладный и хрустящий, с блеклым солнцем, безрадостно заглядывающим в окна. Пока супруги ждали телефонного звонка, делая вид, что заняты чтением, атмосфера в комнате и снаружи, казалось, переполнилась предчувствием плачевного обмана, сулящего крушение надежд. После бесконечно долгого ожидания наконец зазвонил телефон, и Энтони, вздрогнув, вскочил с места.
— Алло… — Его голос звучал глухо и напряженно. — Да, я просил перезвонить. Кто говорит? Да… Речь идет об имуществе. Естественно, меня это интересует, и я не получил информации относительно прочтения завещания… Решил, что, вероятно, у вас нет моего адреса… Что?.. Да…
Глория упала на колени. Паузы в речи Энтони ложились жгутами на артерию, перекрывая доступ крови к сердцу. Она вдруг поняла, что беспомощно крутит большие пуговицы на бархатной подушке. Потом послышалось:
— Все это очень и очень странно… да, странно. Нет даже… упоминания… или указания какой-либо причины?
Его голос стал слабым и далеким. Глория выдохнула слабый вскрик со всхлипом.
— Да, понимаю… Хорошо, благодарю… Благодарю…
