Книга Алексей Орлов - Нина Молева

— Я разделяю ваши восторги, генерал, но где на этот раз?

— На реке Кагуле, притоке Дуная.

— И все-таки давайте посмотрим, как выглядит вся кампания.

— Вы помните, ваше величество, Румянцев торопился упредить турок в Молдавии — прийти туда первым. Помешало ему весеннее бездорожье.

— И известия о появлении в придунайских княжествах чумы.

— Да, конечно. И только 2 июня фельдмаршал смог войти в связь с молдавским нашим корпусом. Зато уже 17 июня разгром турок при Рябой могиле. 4 июля операция при Ларге. И кто бы, кроме Румянцева, решился здесь напасть на крымского хана Каплан-Гирея. У хана вместе с подоспевшими турецкими войсками было до 80 тысяч солдат и один из флангов укреплен к тому же окопами. У Румянцева еле набиралось 25 тысяч, и он остановился всего в 8 верстах от неприятеля на ровном месте. В тот же день татарско-турецкая конница бросилась в атаку и была отбита. На следующий день опять атака и снова поражение. А 7 июля фельдмаршал сам перешел в атаку и совершенно разбил бежавшего с поля боя неприятеля. Вражеские войска бросили свой лагерь. И вот теперь 12 июля — Кагул!

— И каким было соотношение сил?

— Ваше императорское величество, в это почти невозможно поверить — турки располагали вдесятеро большей армией! Скорость, с которой действовал Румянцев, была такова, что крымский хан опоздал с помощью. Турки умчались за Дунай, хан убрался восвояси.

— И, значит, лагерь неприятеля снова в руках наших?

— Государыня, в реляции написано, что в руках нашей армии остались все неприятельские запасы, лагерь, 140 орудий и — казна. Казна великого визиря!

— Вы слышите, Григорий Григорьевич? Теперь нам остается ждать реляций от нашего флота.

— Думаю, они не разочаруют вас, государыня.

— Дай Бог. Нам необходимо торопиться, потому что слухи о «черной смерти» могут оказаться правдивыми. Чума может нанести поражение любому полководцу.

— Государыня, когда мы остались одни, не могу не задать вам вопроса: вы, кажется, сомневаетесь в храбрости брата?

— Полно, Гриша, кто в ней мог бы усомниться. Искусство полководческое — это совсем другое дело. Кстати, вы по-прежнему враждуете с Григорием Потемкиным?

— А с чего бы было с ним дружиться? Проныра, честолюбец. Ото всего выгоду иметь хочет.

— Так ведь при дворе, Гришенька, иначе не бывает. Коли не хотеть, так ко дворцу и подходить не стоит.

— А Потемкин с первого разу за дело лихо взялся. Много ли от него толку было, когда ты, государыня, на престол всходила? Всего-то вахмистр конной гвардии, только что против тебя не выступил, промолчал вовремя, а уже 400 душ крестьян, голодранец, по твоей милости заимел, да еще камер-юнкером оказался.

— Ты же знаешь, Гриша, своих людей покупать надо.

— Как не знать, да Потемкину цена мала показалася. Уж чего, кажется, не придумывал — и подвиги свои тебе расписывал, и в монахи постричься грозился. Не знаю, почему бы ему того не позволить. Его бы в монастырских-то стенах быстро обаркали.

— Гришенька, то разочти: никому он еще не служил, ни у кого перекупать его не надо было, мне одной всем обязан.

— Вот и оказался через полгода помощником обер-прокурора Синода, не оставляя военной службы. Это где такое видано: на двух стульях примоститься умудрился! Пять лет прошло — уже камергер. Никак не разберу, матушка, и чего ты ему мирволишь.

— Видно, не больно мирволю, коли он в Комиссии работу бросил да волонтиром на турецкую войну пошел.

— Все, чтобы перед тобой, государыня, покрасоваться.

— Полно, Гриша, полно. Я тебе про Фокшаны напомнить хочу. Румянцев с армией еще на зимних квартирах отдыхал, а Потемкин со своим отрядом в Фокшанах стоял. У него 2 тысячи человек, а Абды-паша на него напал с 3 тысячами. Счастье-то ему не сразу улыбнулось. С переменным успехом 3 января бились. На следующий день туркам подкрепление подошло — стало их десять с липшим тысяч, а генерал-майор Потемкин не только атаку выдержал, а сам в наступление перешел и со своими гусарами дело выиграл.

— Однако, государыня, как ты в подробностях все похождения потемкинские помнишь. Поверить не могу.

ПЕТЕРБУРГ

Царское Село
Екатерина II, А. С. Протасова

— Устали, государыня, ох, устали. — С личика спали — отдохнуть бы вам поскорее, в постельку прилечь.

— С лица, говоришь, спала…

— И немудрено, государыня, такие хлопоты, праздник такой — пиитам только о нем писать.

— Думаешь, понравился Григорию Григорьевичу?

— Неужто ж нет, ваше величество! Да он, соколик наш, от восхищения речи лишился. Глядит, глядит — наглядеться не может.

— Может, и правда.

— Как же правда, государыня. Таких ворот триумфальных во сне не увидишь. Одно слово, постаралися художники. И все в честь героя нашего. Григорий Григорьевич и слов подобрать не мог.

— Откуда взяла? Сама додумалась?

— Как можно, государыня! Григорьевич мне сам сказал: благодетельница, мол, моя, как бы я жил без нашей государыни. Вот как.

— А мне словечком от сердца не обмолвился.

— Да ведь и то, государыня, в рассуждение взять, какого страху натерпелся, каких ужасов нагляделся. Это ж не в поле с врагами биться. Там сила да удаль все выиграть могут, а тут? Не знаешь, откуда что подкрадется. Вот Алексей Иванович давеча рассказывал…

— Это который?

— Да я про адъютанта Григория Григорьевича нашего — Мусина-Пушкина Алексея Ивановича. Он от графа в Москве ни на шаг не отходил. Такие страсти рассказывал! В минуту человек заболеть может. Сначала ему язык будто свяжет — час от часу все хуже говорить станет. Дальше удушье подступит, а там, глядишь, весь бобылями алыми покроется да Богу душу-то и отдаст. Кабы не для своей государыни, ни за что бы Григорий Григорьевич в ад такой не поехал. Уж я-то его по-родственному знаю.

— Только один раз Григорий Григорьевич и прослезился — когда медаль ему дала.

— А как отлично господин Майков надпись придумал: «Орловым от беды избавлена Москва»! Господи, да от таких почестей, государыня, кто хочешь смутится, а Григорий Григорьевич-то и вовсе. Вам ли, государыня, не знать! Добрый он, а неловкий. Куда ему до придворных пустозвонов.

— Что-то много ты говорить, Анна Степановна, стала. Словно заговаривать меня собралась.

— Утомила вас, государыня, как есть утомила. Простите дуру бесчувственную.

— Да не дура ты, Анна Степановна, вовсе не дура. Что вот только у тебя на уме? А Григорий Григорьевич вчерась не больно в опочивальню торопился. Не видала ли, где запропастился? Марья Саввишна не видала, так, может, тебе удалось.

— Как же, как же, государыня, в парке мы все задержались. Рассказов героя нашего наслушаться не могли.