Книга Брат на брата. Окаянный XIII век - Виктор Карпенко

— Ты Андрюшку не замай! Сын он мне. Никто об этом не знает, и ты забудь. Но, несмотря ни на что, жить он будет здесь. А потому смирись! Такова моя воля!

Агафья, охнув, обмякла и села на пол.

— Да как же это, Господи?! Грех-то какой…

— Грех тот давно замолил, да и не ведал я, что сын у меня растет. И Андрею то неведомо. Ты же, Агафья, относись к нему как хочешь: лежит сердце — люби, нет — терпи, не неволю. Но вида не показывай! — сказал строго князь. — Он — кровь моя и дорог мне, как и твои сыновья. Станет зрелым мужем — пошлю воеводой в Городец, Устину Микуличу на смену. А до того будет жить в тереме.

— Как скажешь, государь, — тихо произнесла Агафья и залилась слезами.

Прошел год, за ним другой. Андрей подрос, раздался в плечах. Не одно девичье сердечко трепетно стучало, когда он проходил мимо, сверкая своими черными глазами, задевая их шутками или дерзким словом. Из-за этого-то и произошел разлад между ним и Всеволодом. Приглянулась и тому, и другому ясноглазая дочь боярина Никифора Зыкова. Девка была гордая, с норовом, предпочла она Андрея, а Всеволоду досадно, что не его. Как же?! Сын великого князя, наследник, а тут какой-то безродный слуга княжеский! Косые взгляды переросли в неприязнь, а от оскорблений словами дело чуть не дошло до кулаков. Чтобы и дальше не обострять отношений между сыновьями, Юрий Всеволодович, призвав старшего, распорядился:

— Я вижу, Андрей, у тебя кулаки чешутся, в драку просятся. Будет тебе драка! Князь Ярослав переяславский любит молодцов вроде тебя. Сам, несмотря на возраст, задирист и нетерпелив, потому и воев в свою дружину подбирает по себе. В прошлом году он литовцев усмирял, а ноне на финнов собрался. Поедешь к нему, письмо тебе дам. Пора ратному делу не по рассказам и книгам учиться, а мечом познавать науку полководческую. Про Александра из Македонии читал?

— Читал, государь.

— Вот тебе и учитель, и пример, и наставник. Молод был македонянин, а велик. Отправляйся в Новгород завтра же. С тобой поедет десяток гридей с подарками для княгини Ростиславы. Их тоже оставлю брату моему. Поживешь у Ярослава, когда нужда приспеет, призову. А теперь иди, — махнул рукой князь, отпуская.

Так Андрей оказался в Новгороде. Князь Ярослав встретил молодого владимирца настороженно, не поверил, что сам великий князь принял такое участие в судьбе простого гридя. Позже через своих людей во Владимире дознался правды, а приглядевшись к юноше, приблизил его. В походе на финнов Андрей водил за собой сотню конных дружинников, таких же, как и он, молодых, горячих, безрассудной храбрости. Именно его сотня дерзким налетом разгромила большое селение финнов, выставивших ополчение в пять сотен. Обойдя засеку, молодые дружинники неожиданно обрушились на обороняющихся, свистом и улюлюканьем нагоняя страх и внося сумятицу в их ряды. Финны дрогнули и, бросая оружие, побежали. Золота и серебра в селении не оказалось, но пленных взяли столь много, что удержать всех было не под силу дружинникам, и часть из них Андрей отпустил вольно.

Ярослав был доволен молодым владимирцем и по окончании похода одарил его щедро. Андрей купил себе дом в Славянском конце Новгорода и слугу заимел — быстрого на ноги и вороватого на руку. Но этот грех по доброте своей Андрей прощал ему.

На следующий год Ярослав опять водил новгородскую дружину на финнов, чтобы отомстить им за учиненное разорение Олонецкой земли. Но ладожский посадник разбил двухтысячное войско финнов, а его остатки, укрывшись в лесах, добили ижорцы и корелы. Ярослав же, простояв праздно на Неве, ушел в Новгород.

Грохнув дверью, в светлицу влетел Мотя.

— Хозяин, князь Ярослав народ скликает на совет! — вскричал он с порога, обращаясь к лежащему на лавке у раскрытого окна Андрею. После поездки с князем во Псков он вот уже две недели предавался лености. — Народ собирается на архиепископском дворе.

— Чего ему от веча занадобилось? — потягиваясь, спросил Андрей слугу.

— Поговаривают, что князь ополчить мужиков задумал да на Псков идти походом.

— Зачем ему пешцы, коли дружина княжеская без дела мается?

— Вот и я о том же. Должно, брешут мужики про Псков, — махнул рукой Мотя. — Так пойдешь на двор-то? Как-никак князь зовет!

— А то как же. Одежду давай лучшую, что надысь на торгу купил.

— При оружии пойдешь?

— Нет. Но нож засапожный неси, — распорядился Андрей.

Одевшись в новь, в сопровождении Моти он вышел из дома. Новгородцы чинно, не торопясь, группами и по одному следовали к площади перед архиепископским двором. В общий поток влился и Андрей. Он шел так же не спеша, прислушиваясь к разговорам.

— А князь-то Ярослав вконец от рук отбился, своеволичает. То супротив Литвы ему войско ополчи, то супротив финнов, — возмущаясь, обратился впереди идущий мужик, по-видимому, из купцов, к своему товарищу. Тот, соглашаясь, затряс бородой:

— И не говори, сосед. Одни расходы с ним. Из похода полон привел немалый, а прибыли-то никакой. Никому мужиков, баб, ни детишек бусурманских не надобно. А везти их к арабам на продажу выгода невелика, а риск немалый: шиши на дорогах, бродники, булгары, а тут еще и татарва объявилась.

— Верно говоришь, сосед. Князя надо поспокойнее, попокладистее.

«Вот так дела-а! — почесал затылок Андрей. — Неужто князя Ярослава со стола погонят? Князь норовист, на расправу скор. Кабы кровью дело не обернулось».

Андрей прибавил шаг и вскоре вышел на площадь, волнующуюся народом. С трудом протиснулся он к распахнутым воротам архиепископского двора. Далее из-за скученности пройти не представлялось никакой возможности, а народ все прибывал.

Мотя, притиснутый телами к спине своего хозяина, недовольно ворчал:

— Почто народ здесь собрал? Есть же место на Ярославовом дворище…

Вскоре на крыльцо архиепископского терема взошел князь Ярослав. Обозрев орлиным взором двор и площадь, он поднял руку, призывая к тишине.

— Здрав будь, Господин Великий Новгород! — зычно выкрикнул князь. — Пришел к тебе с жалобой на Псков. Небо свидетель, что не было даже в помыслах моих учинить зло псковитянам. Не оковы вез я во Псков, а дары, овощи и наволоки[63]. Псковитяне же отринули мою заботу о них, оскорбили недоверием и наговорами. Оскорбленная честь моя требует мести. Неужто Новгород простит Пскову нанесеннное его князю оскорбление?! — вопрошал Ярослав, обращаясь к народу. — Неужто смирится с уничижением?

Над скоплением новгородцев нависла тишина. Каждый понимал, к чему может привести желание князя помститься псковитянам, и потому новгородцы молчали.

— Чего же ты хочешь, князь? — выкрикнул кто-то из мужиков.

— Ополчения! — рявкнул князь. — Водил я вас на ворога не единожды по вашей воле, теперь настал мой черед!