Книга Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

«Глупая, неужели она не понимает, зачем зашел к ней полковник, и как мы, старшие лейтенанты, будем себя чувствовать с ним за одним столиком?» — подумалось нам с Владимиром.

— Нет, спасибо, у нас уже нет времени. Мы зайдем как-нибудь в другой раз. Мы с этим полковником в разных весовых и должностных категориях. Рисковать не будем!

Девушка не настаивала, и мы вышли.

— А, и второй батальон здесь? — удивленно обратился к нам полковник. — Ну что, как успехи на любовном фронте?

— Да никак — она же наша землячка. Вот о Карелии поговорили, повспоминали, душу немного отвели, чай попили, — ответил я ему.

— Бутылка есть?

— Нет.

— Кто же без бутылки на такие разговоры ходит, а, молодежь? Солдат, фляжку! Вот что здесь нужно, — усмехнулся он, поболтав ею. — Так, говоришь, землячка? Ну, вы даете, — добродушно посмеивался он над нами. — Учитесь жизни, товарищи офицеры! Нельзя в вашем возрасте быть такими, до безобразия наивными. Все разговоры о Родине здесь заканчиваются деньгами, подарками и постелью. Все они сюда едут за этим. Я вот тоже решил с ней, как ты выразился, «о Родине поговорить». Что-то свеженького захотелось, пока ее никто не успел до меня завалить. Увидев вас, даже слегка испугался, подумав, что вы меня уже опередили. Это хорошо, что вы чай с вареньем пили. Ты мне о ее скромности сказки рассказываешь, но поверь, что и она скоро будет такой же, как все. Не веришь? — Он достал из кармана золотую цепочку с крестиком. — Учитесь у старших, товарищи офицеры, я пришел к ней впервые, и тоже на чай, но гарантирую вам, что сегодня же останусь здесь ночевать. Силой ее брать не буду, она сама сделает все, что мне от нее нужно. И если завтра крестик окажется на ее шее, знайте, что она стала такой же шлюхой, как и все. Здесь не о Родине говорить нужно, а деньгами шуршать.

Он дал команду своей охране возвращаться в часть и вошел в вагончик. Не хотелось верить, что все будет так, как сказал полковник. Хотелось верить, что среди этого женского бардака наконец-то появилась порядочная девушка. Ведь она сама говорила, что презирает любовь за деньги и тряпки.

На следующее утро я зашел к ней. Вера убирала посуду со стола, ее подруга еще спала. В комнате пахло водочным перегаром, потом человеческих тел. На шее у землячки красовался крестик на цепочке.

— С первым заработком тебя! — поздравил я ее и вышел. Больше она не встречалась на моем пути.

Как-то комбат, приехав из госпиталя, передал:

— Вера очень просила тебя к ней заехать. Сказала, что ты ей очень срочно нужен.

И хотя у меня ничего личного с нею не было и она для меня была просто землячкой, я к ней не поехал, наверное, потому, что не мог простить ее предательство, продажность и ложь. Перед моими глазами стоял подаренный ей заместителем командира бригады золотой крестик, как символ состоявшейся бартерной, продажной сделки.

Одной из негласных традиций офицеров бригады была встреча самолета, прилетевшего из Союза. В свободное от службы время мы подъезжали к трапу прилетевшего борта. Казалось, что возле него даже как-то по-особенному дышится, ведь он прилетел с Родины. Расспрашивали экипаж о новостях в стране, иногда встречались знакомые офицеры из других гарнизонов.

— Товарищ майор, — обратилась к командиру батальона сошедшая с трапа молодая красивая женщина, одетая в дорогую дубленку. — Мне сказали, что прапорщик Долгалев служит в вашем батальоне, не подскажете, как мне его можно увидеть?

— Да, это мой подчиненный, но сейчас он находится в командировке в Союзе, — ответил комбат женщине.

— Как жаль! Самолет до утра никуда не полетит, а у меня в вашем гарнизоне никого знакомых нет. Мы с ним раньше в одной части служили. Что же мне теперь делать?

— Поедемте с нами. Мой батальон находится на охране аэродрома. Свободных палаток много. Найдем вам место. Не оставлять же друзей подчиненных в беде, — сказал комбат, и мы поехали в батальон.

Вечерело. Прилетевший из отпуска офицер батальона пришел в штабную палатку, выложил на стол угощение, выставил спиртное. Выпивали, вели разговоры. Вместе с нами была и прилетевшая самолетом гостья. Как-то необычно было видеть в палатке в мужской компании молодую красивую женщину. Нина была женой начальника военного оркестра одного из полков, расквартированных в Афганистане. Каким-то образом ей удалось попасть сюда вместе с мужем, она устроилась на службу, а сейчас возвращалась в свою часть из краткосрочного отпуска. Сидела за столом свободно, выпивала наравне со всеми. Было уже поздно. Офицеры стали расходиться. Остались только те, кто жил в этой палатке, и Нина. Она взглядом предложила мне выйти на улицу. Мы стояли у палатки, она закурила. Помолчали.

— Уже поздно. Надо бы ложиться отдыхать, только ни в какую другую палатку я отсюда не пойду. Тем более что у вас все равно одна кровать свободна, вот я ее и займу. А вообще, если ты не против, то я хочу лечь с тобой! Ты как смотришь на это предложение? — обратилась она ко мне.

Она обняла меня и припала к моим губам. Пахнуло сигаретным дымом, запахом дорогого парфюма, женщиной. По моему телу разлилась теплая волна возбуждения и желания. Однако ситуация была непростой, и с этим нужно было считаться, тем более в моем положении. Уклонившись от прямого ответа и ее ласк, я вернулся в палатку.

— Что нам делать в этой ситуации, я даже и не знаю, — удивленно и в то же время растерянно произнес майор Пархомюк, когда я рассказал ему о заявлении нашей гостьи. — Все-таки она — жена майора, тем более мы служили с ним в одной дивизии и я его хорошо знаю. Как-то даже и неудобно, с одной стороны, это будет подло по отношению к ее мужу, с другой — она же сама этого хочет.

Решили предложить ей свободную койку и постараться не связываться с ней. В палатке трое изголодавшихся без ласки мужчин и одна, жаждующая ее, молодая, любвеобильная, выпившая женщина. Ситуация очень неординарная и достаточно щекотливая. Офицеры тушевались, не зная, как вести себя. Сходили на улицу в надежде, что Нина в это время разденется и ляжет в кровать. Когда вернулись в палатку, увидели, что она по-прежнему сидит за столом и спать не собирается.

«Что же делать?» — мучительно думал каждый из нас. Инициативу в руки взяла она сама. Ничуть не смущаясь нас, а возможно, желая острых ощущений и готовя нас к это, му, она стала раздеваться. Ее красивое импортное белье, обнаженное молодое тело вводили нас в какой-то ступор. Мы стыдливо отводили в сторону глаза, делая вид, что не замечаем этого. Не вытерпел начальник штаба и погасил в палатке свет. Но женщина снова включила его. Кто-то зажмурил глаза, кто-то натянул на себя простыню.

— Ну что, я с тобой? — ничуть не стесняясь, спросила гостья и, откинув одеяло, легла рядом со мною.

— Нет, из уважения к комбату, сначала с ним.

Женщина юркнула под одеяло комбата. Минут пятнадцать оттуда слышались сдержанный шепот, скрип, пыхтение. Потом разочарованный смешок женщины и — как удар по щеке:

— С тобой все ясно!