Книга Слово воина - Александр Прозоров

Несколько тысяч поганых очутились запертыми на краю отмели. Сбившись в плотную толпу, они попытались оказать сопротивление, выставив навстречу лаве множество копий, прикрывшись щитами. И действительно, десятки муромцев встретили смерть, налетев грудью на закаленные наконечники. Однако удар двух тысяч коней, разогнавшихся до скорости в тридцать километров в час, оказался куда важнее, нежели умение наносить точные уколы. Принявшая на себя удар человеческая масса попятилась — задние ряды начали падать в воду, уноситься течением, передние были раздавлены чудовищной тяжестью, — а всадники кололи и кололи рогатинами в ненавистных врагов, стараясь дотянуться как можно дальше и ничуть не смущаясь тем, что сдавленные хазары не способны были не то что защититься, но и просто шевельнуться.

Воды реки, уносящиеся к Мурому, стали быстро наливаться красным цветом, унося жителям весть о долгожданной победе.

Середин в сече участия практически не принимал. Вместе со многими другими воинами, не имевшими тяжелых доспехов, он находился в задних рядах рати. Предполагалось, что они вступят в бой, когда после первого удара вражеское войско будет опрокинуто, рассеяно, когда сражение распадется на множество отдельных схваток и выдерживать страшную копейную сшибку всадникам уже не понадобится. В рубке же на мечах рыцарь в тяжелой броне супротив мальчишки в рубахе особого преимущества не имеет. Уязвимых мест у него меньше, да только устает он быстрее и двигается медленнее.

Впрочем, до тяжелой битвы дело не дошло. Не ожидавшие нападения, полуодетые и наполовину безоружные хазары оказались стоптаны и опрокинуты в реку за считанные минуты — легкой коннице осталось только рассыпаться в стороны и добить отдельных поганых, отошедших от лагеря по той или оной нужде, вычистить дозоры, перекрывающие тропки-дорожки от одиноких путников или неосторожных купцов, найти и вырезать табунщиков, пасущих хазарских лошадей в стороне от войска. Варяги и муромцы носились по окрестностям со смехом и лихим посвистом, охотясь на двуногую дичь и поражаясь тому, как раньше не замечали огромные стада и вытоптанные вражескими дозорами тропинки.

К первым сумеркам хазарское войско совершенно перестало существовать — не удалось даже взять никого из ханов и беев, что командовали погаными. Всех незваных гостей накрыла своим черным подолом великая Мара, навеки замкнув их глаза и уста.

— Значит, грифон все-таки был, воевода? — неуверенно спросил князь Гавриил, объезжая чавкающий кровью разгромленный лагерь.

— Разумеется, — кивнул Олег. Он не рвался участвовать во всеобщем развлечении: никуда не скакал, никого не добивал. Поэтому получилось, что только он и остался в княжеской свите.

— И отец Кариманид с одним ножом кинулся на это чудовище?

— Конечно, бросился, — вздохнув, кивнул Середин.

— Это был человек великой души и огромной воли, воевода, — прикрыл глаза князь. — Как жаль, что я не оказался рядом с ним в этой страшной битве. Но почему он не пришел ко мне? Почему к тебе постучался?

— Ты спал, княже, — скрипнул зубами ведун. — А я числился при тебе воеводой. К кому, как не ко мне, идти за ратниками?

— Да, отец Кариманид любил меня, — покачал головой правитель. — Вот видишь, даже в этот час он тревожился не о своей жизни, а о моем покое. Ты сказывал, что перед смертью он успел тебе что-то промолвить?

— Храм он завещал построить во имя святого пустынника Дамиана, — скрепя сердце, повторил Олег слова, которые наиболее естественно могли прозвучать в устах умирающего монаха, а потому должны были придать правдоподобия его сказке. — А еще завещал назначить настоятелем христианина из уроженцев Мурома, потому как храм и священник должны единые корни иметь.

— В смертный час не о себе он думал, — сглотнул князь. — О нас беспокоился, о вере Христовой.

Правитель дал шпоры коню и умчался вперед, явно желая побыть в одиночестве.

* * *

Пир в честь победы проходил при факелах, потому как начался уже далеко за полночь. И впрямь, не уговаривать же разгоряченных сечей воинов лечь спать, отдохнуть, а уже потом к столам собираться! Муромцам было не до сна, в жилах все еще бурлила горячая кровь, а тела требовали вина и пищи, чтобы восполнить потраченные за день силы.

Самым главным символом снятия блокады оказалось мясо. Взятые на меч овечьи отары тут же пошли под нож, и столы ломились от жареных окороков, целиком запеченных тушек, от мяса вареного, копченого, тушеного. Многомесячный рыбный пост закончился, настала пора возвращаться к нормальной еде. Едва ли не каждый из воинов считал своим долгом подойти к ведуну, дружески похлопать по плечу, выпить за удачу, победу, за проклятого грифона, что так удачно подвернулся в башне со своею тайной. В итоге через несколько часов у Олега со страшной силой шумело в голове, ноги слушались еле-еле, а спина болела так, словно он сверзился с коня раз пять, и все время на камни.

— Братья мои, храбрые мои дружинники! — неожиданно поднялся из-за своего стола князь Гавриил и перекрыл общий гомон своим зычным голосом. — В сей торжественный день, день радости нашей, хочу поднять я чашу за тех, кого нет среди нас, но без кого не настало бы освобождения нашего. За воинов наших, за отца… — Голос правителя дрогнул, а на глазах неожиданно навернулись слезы. — За отца Кариманида, что до последнего вздоха заботился о душах наших, о благополучии. За того, кто сейчас радеет за нас перед Господом… — Князь снова запнулся, сглотнул, облизнул губы. — Была у него ко мне просьба… Последняя… Но думаю я, простит меня отче, коли нарушу я ее и храм новый, возведенный во славу Господа нашего Иисуса Христа, назову его именем, именем святого великомученика Кариманида!

Правитель осушил чашу и с грохотом опустил ее на стол.

Воины притихли. Некоторые из них перекрестились, прежде чем выпить за упокой, большинство же плеснули чуток вина на пол. Олег, чувствуя, как на сердце лег тяжелый холодный камень, не сделал ни того, ни другого. Он просто выпил, тряхнул головой, усилием воли разгоняя хмель, поднялся из-за стола.

— Чую я, рассвет скоро. Прощевайте, мужики, а мне пора.

— Ты куда, воевода? — приподнялся из-за своего стола правитель.

— Хазар нет, дороги чисты, — пожал плечами Олег. — В дорогу собираюсь, княже.

— Ты же воевода мой!

— Нет, княже, — покачал головой ведун. — Я тебе на верность не клялся, на службу не просился, платы не просил.

— Так проси!

— Не хочу, — вздохнул Олег. — Прости меня, княже… Не люб ты мне. Не хочу.

— Возгордился, — заиграл желваками правитель Мурома. — Возомнил. Что же, прощай… купец. Да пребудет с тобой милость Господня. Деяний твоих не забуду. Придешь — приму. Гостем окажешься — встречу с честью. Но коли ты мне не ратник, то и награды за службу не жди. Ступай!

— И тебе удачи во всем, княже, — поклонился ведун и вышел из зала.

На улице действительно уже светало. Олег вывел из конюшни своих лошадей, оседлал, навьючил. Поднялся наверх, в светелку, свернул медвежью шкуру, которую едва не забыл. Похлопал себя по карманам… Вроде все на месте. Зажигалка, кистень, который после обнаружения хазарского лагеря Дубовей вернул ему вместе с саблей. Два мелка, немного табака с перцем.