Книга Граница горных вил - Ксения Тихомирова

— Прекрати!

— Я не могу это прекратить. Ведь не я открываю границу.

— Чего ты хочешь? Чтобы я стала считать Альбера врагом?

— По крайней мере, чтобы ты учитывала, что он может оказаться врагом. Ты королева, Кэтти, от тебя зависит жизнь многих людей! Что ты все-таки знаешь об Альбере?

Кэт долго думала и, наконец, честно сказала:

— Ничего.

— У него есть друзья в том обществе, где вы встречаетесь?

— По-моему, нет. Мне нравилось, что он такой же одинокий и загадочный, как я.

— А ты рассказывала ему про задачу, про щит, колпак и прочие штуки?

— Нет, — Кэт слабо улыбнулась. — Я хвалилась своим могуществом, а это как раз та область, где я потерпела поражение.

— Я тебя очень прошу, Кэтти, не говори ему об этом ничего.

— Хорошо, — кивнула Кэт, прищурясь, — о чем еще ты хочешь попросить?

— Я попросил бы, чтобы ты его отставила и выбросила из головы. Сходила бы на Круг, пока мы тут, потом поцарствовала бы в свое удовольствие. А там, глядишь, все как-нибудь уладилось бы.

— Ну да! Небось мечтаешь выдать меня за своего приятеля безродного?

— Какого? — изумился я.

— Да этого шкипера… Он имел наглость в меня влюбиться. Смотрит какими-то ополоумевшими глазами.

Я чуть не начал ржать и биться от такого поворота. С трудом сдержался и спросил невинным голосом:

— Но разве вам, вилам, мы все не кажемся одинаково безродными? Что шкипер, что бизнесмен, что математик? (Об украденном неведомо где художнике я промолчал: а вдруг Кэт тешит себя надеждой, что его украли в семье каких-то королей в изгнании?)

— В каком-то смысле ты, конечно, прав, — важно кивнула Кэт, — но все равно с его стороны это наглость.

— А ты уверена, что он влюблен? Может, у него это так — патриотический восторг? Вообще-то мне такая мысль в голову не приходила — сватать тебя за Тонио. Хотя, знаешь, у него есть одно очень важное достоинство — он замечательно танцует (на тему шевелюры я решил не выступать в интересах собственной безопасности. У Кэт горячий нрав, так легко и своих волос лишиться). Говорят, он отплясывает просто лучше всех.

— Кто говорит? — фыркнула Кэт. — Сестра считает, что ты танцуешь лучше.

— Ну, мало ли что… Бет пристрастна. В суде ее показания не приняли бы в расчет. А что, она не погнушалась танцевать с каким-то шкипером?

— Для нее все равны. Она не делает различий.

— Конечно, раз она королева, да еще вила, — повторил я свою мысль, стараясь издали поддеть и опустить Альбера, — ей все равно никто не равен.

— С другой стороны, в королеву на самом деле может влюбиться кто угодно, — сказала Кэт миролюбиво. — Даже шкипер. Это еще не значит, что он суженый.

— А знаешь, даже жаль. Он парень умный и надежный, красивый да еще веселый. Столько достоинств сразу редко у кого найдешь. Впрочем, тебе видней.

— Да я и не смотрела на него, — сказала Кэт с досадой. — При чем тут он?

— Не знаю. Что касается Альбера, ты все же не выскакивай за него сразу. Если он вдруг посватается. Даже если тебе покажется, что он твой суженый. Что-то тут все-таки не так.

— Нет, — Кэт устало откинулась в кресле. — Я за него не выйду, пока не разлюблю другого. Альбер, между прочим, это знает и согласен ждать. Потому, вероятно, и молчит, не лезет с предложением.

Глава 4

ОСЕНЬ

История с порезанной рукой закончилась благополучно, хотя тянулась долго. Хирург что-то с ней делал и ворчал, Андре тоже ворчал, так как повязка мешала ему в живописных начинаниях (бинт тотчас становился произведением абстрактного искусства) и в тонкой точной работе с мраморной миниатюрой. И за колечки для себя и Саньки он тоже взялся, только когда повязку сняли. Шрамы долго еще были очень заметны на смуглой руке, да и потом остались, не исчезли.

— Ну, значит, меня проще будет опознать после ужасной катастрофы, — сказал он как-то. Шутка народу не понравилась.

— Ты поимей в виду, — сказал тяжеловес Мартин вещь неоригинальную, но очень убедительную в его устах, — попадешь в катастрофу — я тебе так врежу, что костей не соберешь.

— А мы еще добавим, — кивнул Тим.

Санька без всякого жеманства надела обручальное кольцо, и никого это нисколько не шокировало — кроме Кэт, но тут все понятно. Свойства этих колечек Санька и Андре по-прежнему держали в тайне, тем более что нападения не повторялись. Кэт, видно, все же вслушалась в мои слова и не открывала горную границу. (У Кроноса состояние границ теперь фиксировалось автоматически.)

Жизнь в Лэнде, оставаясь внешне прежней, почти школьной, внутренне постепенно становилась взрослой.

Дженни почти решилась, наконец, отправиться к Петру на хутор. Свадьбу назначили на январь (после Рождества). Наше с Бет возможное отсутствие значения не имело: свадьба ведь «не повод для народных развлечений». В конце октября Петро снова приехал погостить, и для них с Джейн Снорри дал большой сольный концерт «без посторонних». Такие концерты проходили в совершенно невообразимой обстановке.

В школьном здании Лэнда был «серый» зал с замечательной акустикой, роялем, невысокой сценой, пюпитрами и стульями для музыкантов, но без единого кресла для слушателей и без единого окна. На пюпитрах горели лампочки, чтобы освещать ноты, на рояле так и вовсе зажигали свечи, но в зрительном зале во время концерта было темно (правда, не душно — и на том спасибо). Зрителям не возбранялось сидеть на полу вдоль стен или лежать на сером шершавом покрытии, которое умудрялось не гасить звук.

— Музыку и надо слушать в темноте, — объяснил мне Снорри вполне будничным тоном. — Тогда не видно слез, и вообще никто даже случайно не подсмотрит совсем незащищенное лицо. В городе на концертах всегда приходится следить за тем, чтобы лицо оставалось сдержанным, а это очень мешает восприятию музыки.

Для нас с Бет предлагали принести откуда-то цивилизованные кресла, но Бет сказала, что ей привычней слушать Снорри, сидя на полу, а я тем более не претендовал ни на какие излишества. Аккомпанировала тихая миниатюрная девочка по имени Камилла — Кэм, чем-то напоминавшая японку. Она вышла к роялю необыкновенно торжественная и строгая, с очень прямой спиной, в длинном концертном темно-красном платье. Снорри выглядел попроще. Он, как и Андре, предпочитал быть в темном. Белую манишку ему приладили чуть ли не силой — как малышу слюнявчик. К музыке все это не имело отношения. Музыка разом отменила внешний антураж. Я оценил идею темноты: мне любопытно было видеть, умеет ли Петро воспринимать скрипичные концерты, не скучно ли ему, но не увидел ничего. Потом я поделился с Бет своей тревогой, и Бет меня утешила:

— Когда Петро приехал в первый раз и услышал скрипочку Снорри, он вытирал слезы, не дожидаясь темноты. Ребята потому и приняли его как своего. И концерт для него устроили. Да ты за Джейн не беспокойся! Она не промахнется.