Книга Произвол судьбы - Сергей Данилов

Глава 21ЛУЧШИЕ ОРКИ — МЕРТВЫЕ ОРКИ

Всю ночь в бывшем трактире «Золотая нива», переименованном трактирщиком, который неожиданно для себя нашел в кладовой корону Алавара и теперь рассказывал каждому посетителю об этом приятном сюрпризе, в «Золотую корону», царило веселье. Попойка была грандиозная, а поскольку все желающие отпраздновать нашу победу в трактир не поместились, эльмарионцы притащили столы на площадь, разожгли костры, развесили какие-то диковинные гирлянды и вообще устроили что-то необыкновенное, танцевали между столами, взявшись за руки, как маленькие дети, и распевая хором незнакомые мне песни.

Жуткая вещь — эти праздники победы. Признаться, я всегда терпеть их не мог. Все напиваются до поросячьего визга и потом несколько дней не могут прийти в себя. Но что поделать — традиция. Видите ли, считается, что, если однажды не отпразднуешь победу, можешь вообще ее больше не увидеть. А вдруг так оно и есть? Кто знает…

Нелюбовь к традиции не помешала мне вырядиться, как гном на ярмарку, в лучшую одежду, какая только нашлась у портного этого захолустья, прикончить недопитую бутылку эльфийского вина, наесться, как медведь перед зимней спячкой, и всю ночь развлекаться, принимая участие во всяких детских и взрослых эльмарионских забавах, от боя на мешках, набитых сеном, до катания верхом на возмущенном такой наглостью быке.

Все было бы прекрасно, если бы не группа бывших каторжников, на правах воинов-освободителей решивших восполнить отсутствие на рудниках женского общества и вызвавших такой переполох среди танцующих на площади эльмарионских девиц, что пришлось вмешаться и объяснить, что мое высочество не выносит женского визга. Нет, я совершенно не против, чтобы воины развлекались в меру своих интеллектуальных способностей, просто не терплю никакого насилия над прекрасным полом. Объясняю я обычно очень доступно. Могу для убедительности надавать по физиономии или вообще зарубить кого-нибудь, но на этот раз крайние меры не понадобились. Любители любовных утех, поворчав, отправились искать любви за деньги, оставив меня, бедного, на растерзание своим бывшим жертвам.

Девушки, конечно, были милые и симпатичные, но я чуть сквозь землю не провалился от смущения, когда они начали восхищаться моим благородством и великодушием. А потом им вообще приспичило послушать какую-нибудь историю из моей воспетой в балладах жизни. Сколько я ни сопротивлялся, втолковывая окружившим меня красоткам, что из меня рассказчик, как из орка — прачка, что все, о чем стоит рассказывать, давно поведал миру Брикус и мне совершенно нечего добавить, ничто не помогло. Пришлось, хочешь не хочешь, рассказать страшную историю про замок Урманда, потому что Брикус еще не сочинил такую балладу, а если и сочинил, то даже я ее еще не слышал, потом смешную — о том, как Брикуса нарядили в женское платье, чтобы с его помощью проникнуть в замок лорда Дерена, а тот принял его за женщину своей мечты со всеми вытекающими из этого последствиями. В конце концов, польщенный вниманием, я так увлекся, что принялся взахлеб болтать об орках, оружии, сокровищах, лошадях и собаках, и снова об орках, потому что долгое время считал, что день прожит напрасно, если я не убил хотя бы одно их этих гнусных отродий. Ближе к утру я уже окончательно перестал смущаться, пил все, чем угощали меня эльмарионские красавицы, и даже не шарахался, как от чумы, от их нежных объятий. Возможно, я с удивлением проснулся бы в чьей-нибудь уютной постельке, опоенный каким-нибудь приворотным зельем, если бы не появление Детрана.

— Что делать с пленными, ваше высочество? — осведомился он, заглядывая в обеденный зал трактира, где расположилась наша теплая компания. Обычно меня мало интересует судьба врагов, которых угораздило остаться в живых после моей победы. Я хотел было ответить: «Делайте что хотите!», как обычно говорил Крайту, но своей следующей фразой Детран заставил меня передумать. — Население предлагает всех повесить! — сообщил он.

— Пусть население провалится в Бездну со своими предложениями! — отмахнулся я. — Я тебе что, Урманд — живых людей вешать? Если мне надо кого-нибудь убить, я, хвала богам, могу это сделать в честном бою!

— Да нет, что ты! — начал оправдываться Детран. — Просто они тут, у эльмарионцев здорово набедокурили, так те просят, чтобы ты их за это приговорил к смертной казни.

— Вот еще! — фыркнул я. — Я обещал сохранить им жизнь. К тому же приговаривать к смертной казни может только король. — Я снова фыркнул, на этот раз от смеха. Мне вспомнилось одно замечательное недоразумение, из-за которого я уже почти год как избавлен от неприятной необходимости присутствовать на публичных казнях: я не могу без смеха смотреть на нашего королевского палача, чем нарушаю всю торжественность этого серьезного мероприятия.

Все началось со старого пса, охранявшего по ночам трактир «Сломанный меч» от воров и пьяных орков. Этот пес был такой толстый, что напоминал мне лорда Готрида. Я так и называл его — Готрид, и пес охотно отзывался на эту кличку, хотя на самом деле его звали как-то по-другому. Болтун очень любил его и, когда пес сдох, просто не находил себе места от горя. В тот день он просто извел всех своими причитаниями, какой этот пес красивый был, да какая у него чудесная шерсть и что другого такого у него уже никогда не будет. В общем, Болтун он и есть Болтун.

Мы с Крайтом, естественно, не могли оставить без внимания искреннюю скорбь нашего трактирщика, особенно после того, как Крайт предположил, что от его унылой рожи прокиснет все вино в погребе. Мы начали наперебой давать Болтуну советы. Что мы только не предлагали: и завести щенка, и похоронить псину с королевскими почестями, и чуть ли не поставить ей мраморный памятник перед трактиром, но Болтун оставался безутешен. В конце концов я посоветовал Болтуну сделать из шкуры пса чучело, как у нас в охотничьем зале, и любоваться на него хоть до конца жизни. Как ни странно, Болтун ухватился за эту идею, как утопающий за волосы своего лучшего друга. Делать чучела он не умел, и я пообещал прислать человека, который изготовлял чучела для Охотничьего зала.

Мало кто знал, что угрюмый, выбритый, как наемник, человек со сросшимися рыжими бровями, который редко выходил из замка и все свободное от работы время проводил в небольшой мастерской за потайной дверью в Охотничьем зале, изготовляя чучела из редкостных охотничьих трофеев, когда надевал черную маску и брал в руки топор, становился одной из самых зловещих личностей королевства — королевским палачом. На самом деле ничего зловещего в нем не было, — так, скучный и чрезвычайно бестолковый тип. К нему-то я и обратился, чтобы помочь Болтуну.

— Там, в «Сломанном мече» — старый пес Готрид, — сказал я. — Сдери с него шкуру и набей чучело!

— Это что, приказ короля? — вытаращил глаза палач.

— Нет, моя личная просьба. Я просто подумал, тебе ведь ничего не стоит сделать чучело из этой собаки. Не волнуйся, я хорошо заплачу.

— Извините, ваше высочество! Я должен спросить позволения у короля! — как-то очень испуганно произнес палач и почти бегом выскочил из мастерской.

Я так и остался бродить по Охотничьему залу, стены которого были увешаны рогатыми головами оленей и лосей, обходя замершие в угрожающих позах чучела хищников и пытаясь вспомнить, какой из древних законов запрещает делать чучела собак. Закона я так и не вспомнил, наверно, не было все-таки такого закона, зато меня вызвал отец.