Книга Беовульф - Андрей Мартьянов

– Нас оберегают боги, – уверенно сказал Хенгест. – Один и Фрейя указывают нам самый короткий и безопасный путь. Выходит, мы нужны где-то еще…

– Может быть, асы и ваны решили попросту отблагодарить нас? – предположил Алатей.

– За что? – усмехнулся Беовульф. – За исполнение клятвы не благодарят. Подумаешь, убили галиурунна!

– По моему убеждению, мать Гренделя все-таки не являлась галиурунном, ведьмой, порожденной семенем Локи, – заметил Ремигий. – Беовульф, ты рассказывал о том, как по пути в Хеорот на капище батавов тебе было видение Вальхаллы, ты говорил с богами… Повтори, что тогда сказал Локи?

– «Берегитесь», – вспомнил гаут.

– Это была угроза или предостережение, как полагаешь?

– Не знаю. Любое слово, произнесенное Отцом Лжи, может иметь сотню толкований!

– Хорошо. Асы вроде бы упомянули только Гренделя?

– Да. Вотан сказал: «Однажды вкусив крови, он не остановится…» Постойте-ка! Про мать Гренделя не было ни слова!

– Вот! – торжествующе воскликнул Ремигий. – Предостерег только Локи! Другие асы или не знали, с чем вам придется столкнуться, или… Или боялись.

– Чего могут бояться владыки Асгарда?

– Того, что не принадлежит их миру. Неизвестного. Чуждого. Разве Вотан или Доннар испугались бы обычного чудовища, великанши Хель или огненного Сурта? В матери Гренделя была заключена древняя и пугающая сила – более древняя, чем Скандза и все ваши легенды. Пойми, Беовульф, девять миров, о которых повествуют саги людей, вышедших из Скандзы, – это еще не вся Вселенная, объединяющая в себе бесчисленное многообразие Творения.

– Сейчас он начнет говорить о своем Белом Боге, – вздохнул Эрзарих.

– Не начну, – отмахнулся епископ. – Вы и так знаете о Нем достаточно. С вашей точки зрения, до времени, когда боги создали мир из тела великана Имира, не было ничего и никого. Я думаю иначе: было. Были существа, о которых не знает никто из смертных и духов, которых вы почитаете как богов. Проныра Локи, вероятно, однажды столкнулся с этой тварью или что-то слышал о ней, поэтому и предупредил – мол, поберегитесь, это слишком опасно… Асы не могли сами справиться с ней, их сила не могла противостоять ее силе только потому, что мать Гренделя была существом чуждым, потерявшимся во времени… Ведьма Арегунда предупреждала меня и Эрзариха – не верьте асам, слушайте ванов. Очередное иносказание: «не верьте» – это не «не доверяйте», а «будьте внимательны к их словам, асы могут ошибаться». Ваны повелевают морем, чудовище, по нашему умозаключению, тоже было родственно океану. Погубил мать Гренделя меч, некогда принадлежащий Фрейру, – клинок, напитанный силой водной стихии. Отыскалась точка соприкосновения, нечто объединившее незнаемую древность и наше время! Сила человека и сила океана уничтожили колдовство или заставили его отступить… Ясно?

– Слишком мудрено, – покачал головой Хенгест.

– Дядя, вы рассуждаете как язычник, – заметил Северин.

– Я рассуждаю, сын мой, так, как необходимо рассуждать применительно к этой истории. Римская логика здесь не поможет. Универсум бесконечен, великое множество его тайн не раскрыто. Подумай: будет ли каменщик, складывая новый дом, мыслить так же, как пекарь? Гибкость разума позволяет человеку достичь очень и очень многого – нельзя дать рассудку закостенеть, нельзя руководствоваться одними лишь обязательными догмами, иначе это будет уже не рассудок, а механизм, выполняющий одну-единственную функцию. Как винт Архимеда или водяная мельница… Ограниченность – величайшая беда для разума.

…Вечером четвертого дня пути всадники, сопровождаемые крупной серо-серебристой собакой, вышли на берег реки Альбис. Договорились с приречными фризами о переправе на западный берег. Потом был долгий переход через Тевтобургские пущи – от одного поселка саксов к другому, все ближе и ближе к Рейну, главной дороге Европы.

За Рейном темнели старинные укрепления Бонны.

– …Учу саксов выделывать пергамент из телячьих шкур, – ворчал брат Никодим, не забывая отхлебывать из деревянной чаши. Грек накачивался пивом с раннего утра, потребляя ячменный напиток в количествах, способных ужаснуть любого пропойцу-варвара. – А они не понимают, зачем это нужно. К чему тратить хорошую кожу на запись «ромейских рун», когда их можно вырезать на дереве или камне? Ничего-ничего, пройдет лет десять – приучу их к письменному слову.

– Если раньше у не умрешь от пьянства, – осуждающе сказал епископ. – Нельзя же так!

– Можно, – огрызнулся Никодим. – В Писании сказано – каждому свое. Ты надзираешь за паствой и ведешь язычников к свету христианства, я пытаюсь делиться с варварами рикса Эориха знаниями Греции и Рима: вот намедни в кузне возился, пытался показать, как ковать мечи не из железных прутов, а из цельной отливки. Этому они быстро учатся! Каждому свое, епископ. Твой Северин будет священником, Беовульфу судьбой назначено… Э… – Грек запнулся и вытер ладонью мокрую от пива бороду. – Он еще в Бонне, этот Беовульф?

– Да. Как и полагается неженатым воинам, Люди Тумана остановились в мужском доме, вместе с дружинными Эориха.

– Приведи его ко мне, преподобный. Он хорошо рассказывает?

– Еще как! – ответил прежде дядюшки Северин. – У Беовульфа дар скальда.

– Ты еще про мёд поэзии и Вотана вспомяни, – скривился Никодим. – Тьфу, язычество… Язык, значит, хорошо подвешен? Очень хорошо. Северин, ты парень молодой – сбегай, пригласи. Ваши рассказы о Хеороте и Проклятии конунга Хродгара я выслушал, но одно дело говорить с римлянами, и совсем другое – с варваром. У них цветистее получается. Красок больше. Давай, сходи…

Северин привел Беовульфа, сказав, что здешний христианский годи желает порасспрашивать о его подвигах в Даннмёрке. Как и все германцы, гаут был хвастлив и любил внимание.

Никодим выставил на стол два громадных кувшина с пивом, принес вареной телятины с чесноком и ковригу серого хлеба. Протер грязную столешницу куском мокрой холстины, вынул из сандалового ларца италийской работы изящную серебряную чернильницу и тубус со стилосами – эти вещи смотрелись в аскетическом жилище Никодима донельзя неуместно. Потом грек развернул сверток с перга-ментами, вырезанными по византийской манере «в четверть» – так, чтобы одна шкурка складывалась четырежды, образуя листы, которые можно будет подшить в фолию.

– Говори. – Никодим указал Беовульфу на полную до краев пенную чашу. – Только не тараторь, я не успею записать.

– Ты хочешь изобразить мои слова рунами?

– Именно это я и собираюсь сделать. Затем другие люди перепишут эти листы и отдадут переписывать третьим… Твоя слава будет греметь от Лондиниума до Рима и от Константинополя до Багдада. Понимаешь, о чем я?

Беовульф понял – варвары всегда были сообразительны. С воодушевлением принялся за угощение и с не меньшей увлеченностью начал повествовать, умудряясь сплетать истину, собственную фантазию (так ведь красивее!) и древние саги – начиная от Скандзы и великого пира в Асгарде и заканчивая договором Нибелунгов с асами.