Книга Иствикские вдовы - Джон Апдайк

— Наверное, так же думают и священники-педерасты, когда церковь привлекают к ответственности за разложение. Но их все равно тащат в суд. Справедливость торжествует. Сьюки, скажу тебе откровенно: в глубине души мне страшно.

— Не бойся, Великолепная. Мы все еще обладаем магической силой, не так ли?

Александра опустила взгляд на свои руки. Они напоминали двух жирных ящериц. Тыльная сторона ладоней загрубела и покрылась веснушками от вечного солнца — сказались дни, проведенные на пляже, дни, проведенные в огороде, верховые прогулки по пустыне или по горным фермам, когда руки держат уздечку, открытые солнцу… Ногти потрескались от сухости; артрит скрутил суставы, поэтому узловатые пальцы смотрят в разные стороны. Это были руки какого-то другого человека — человека, с которым ей не будет жаль расстаться.

— Ты — может быть, — ответила она. — Моя же магическая сила, боюсь, иссякла. Меня тошнит даже при мысли о том, чтобы сотворить заклятие.

— Мама, ты похудела! Что-нибудь случилось?

— Разве похудевшей я выгляжу не лучше? — сказала Александра и поняла, что говорить этого не следовало. Ее болезненный вид отразился в испуганном выражении лица дочери. «Мы похожи, — пришло ей в голову, — одинаково склонны к полноте, и лица слишком широкие, чтобы быть красивыми. У Марси даже есть такая же расщелинка на кончике носа, хотя менее явная…» От отца ребенок унаследовал неуверенность в себе — Освальд Споффорд всегда трогательно стремился быть принятым в круг, стать одной из безупречных овец в отаре. Большинство людей, пыталась она ему втолковать, не стоят того, чтобы стремиться в их круг. Лучше показать им свое презрение прежде, чем они покажут свое презрение к тебе. Быть волком среди волков.

Дома, глядя в зеркало, она, должно быть, льстила себе: поворачивала голову так, чтобы разгладить морщины, опускала подбородок, чтобы скрыть складки на шее, которые обозначились резче, когда убыл подкожный жир, но от испытующего взгляда старшей дочери ничего не скроешь.

Август с его душно-влажными периодами, с зелеными завязями на фруктовых деревьях, становящимися больше день ото дня, с достигшими пика размножения насекомыми, кусающими, жалящими и разъедающими листву в кружева, стремительно катился к концу. Александра во исполнение своего обещания приехала к Марси на ужин, когда ее внуки Роджер и Говард-младший вернулись из лагеря. «Возьми с собой подруг», — предложила ей во время предыдущей встречи Марси, но когда мальчики приехали, Джейн уже две недели не было в живых, а у Сьюки в городе появилась таинственная привязанность, которая отнимала все больше и больше ее времени. Невозможно было заранее сказать, будет ли она есть вместе с Александрой и сможет ли Александра воспользоваться ее «БМВ», чтобы поехать по своим ничтожным делам: погулять по пляжу, когда солнце опустится достаточно низко, чтобы не спалить ей кожу, посетить сонную иствикскую библиотеку, чтобы взять книгу кого-нибудь из западноамериканских авторов (Кормака Маккарти или Барбары Кингсолвер), которых предпочитали в ее таосском читательском кружке, съездить в «Стоп энд шоп» за мясом и свежими овощами, чтобы приготовить приличную еду, если удастся уговорить Сьюки поужинать вместе дома. В обращении с Александрой Сьюки приобрела теперь небрежно-высокомерный тон сравнительно богатой, легкомысленно-непочтительной и рассеянно-равнодушной подруги с какими-то важными сугубо личными делами, которые она с ней не обсуждала. Три женщины начали свой летний отдых, решительно настроившись исследовать этот маленький штат вдоль и поперек: регулярно посещать концерты и спектакли по всему побережью Наррагансеттского залива, съездить на экскурсию в Ньюпорт и посмотреть знаменитые роскошные «коттеджи» или отправиться на пароме из Галили на Блок-Айленд, или включить приятный обед в придорожном ресторане в посещение дома, где родился Гилберт Стюарт, или — в знак воспоминания о своих ведьминских днях — посетить трогательно скромный, печально-пасторальный так называемый Замок Кузнеца — реликт легендарного плантаторского прошлого. Но когда Джейн заболела и умерла, такие увеселительные поездки для двух оставшихся в живых стали невозможны. Александра чувствовала себя так, будто присоединилась к иствикским уроженцам в их оцепенелой повседневности, когда делать было практически нечего, но дни тем не менее пролетали с нарастающей скоростью, съедая ее праздную жизнь так же, как насекомые поедали летнюю листву. Однажды, когда она пожаловалась Сьюки на ее неуловимость, рыжая — чье собственное лицо в моменты самозабвения сморщивалось и уменьшалось, словно постепенно исчезало в невидимом огне, — огрызнулась:

— Ты что, не понимаешь, идиотка? Я пытаюсь спасти твою жизнь!

Жизнь сделалась для Александры такой нереальной и сомнительной, что она не стала добиваться объяснений, а просто повернулась и ушла, как отвергнутая любовница, в надежде своим молчанием нанести ответную рану.

Сегодня случилось что-то — звонок по сотовому Сьюки, ее ответный звонок, все без объяснений, — для чего Сьюки понадобился ее «БМВ», поэтому она высадила Александру у «Литтлфилдов» в заросшем сорняками конце Кокумскуссок-уэй, велев извиниться от ее имени и попросить кого-нибудь из «них» привезти ее обратно домой. Когда совершенно сбитая с толку Александра незадолго до того позвонила дочери сказать, что Сьюки в последнюю минуту узнала, что не сможет воспользоваться гостеприимством «Литтлфилда», Марси твердо произнесла:

— Хорошо. Так даже лучше. Ты достанешься только нам.

Мальчики лениво вылезли из потертых, измазанных пятнами от еды кресел, вяло обняли бабушку и позволили ей их поцеловать. Роджер подставил лицо с откровенно враждебным выражением, но маленький Говард, более жизнерадостный из них двоих, стоял смирно, пока она клевала его в щеку. Роджер заметно вырос, его фигура стала явно напоминать жилистую отцовскую, и на верхней губе у него уже просматривалась темная тень — отдаленное эхо избыточной коричневой растительности, ниспадавшей с головы и прикрывавшей уши.

— Сколько тебе сейчас лет? — спросила его Александра.

Он взглянул на нее с некоторым удивлением и ответил:

— Тринадцать.

— Он только что отпраздновал свой переход в подростковый возраст, — вмешалась Марси.

Александра ощутила холодный укол вины.

— О Господи!.. Когда? Боюсь, я забыла о твоем дне рождения.

— Забыла, — спокойно подтвердил Роджер. Его глаза, на удивление темно-карие, находились почти на одном уровне с ее глазами.

— Позавчера, мама, — напомнила Марси ласковым, прощающим голосом.

— Я сама от себя в ужасе — совершенно забыла, что в августе есть и прекрасные события.

— Все в порядке, бабушка, — галантно успокоил ее мальчик, вполне удовлетворенный смущенным видом провинившегося взрослого.

— Раз так, я не уйду отсюда, пока ты не шепнешь мне на ухо, что бы ты хотел получить в качестве подарка, — сказала Александра, притворно входя в единственно возможную для нее в данной ситуации роль провинившегося, который искренне раскаялся. Поскольку ни тени выражения не промелькнуло на лице мальчика, она сочла необходимым добавить: — Может, вместо того, чтобы придумывать себе подарок, ты предпочитаешь небольшой презент наличными? Хотя что понимать под небольшим?.. — Ее представления о том, что можно купить на доллар или на десять долларов, заморозились где-то на уровне шестидесятых, хотя стандарты расходов с тех пор выросли, а олицетворением богатства были теперь уже не миллионеры, а миллиардеры. — Ну, ты подумай, — заключила она немного резковато и повернулась к младшему внуку. Говард-младший был светлее мастью и мягче характером, чем старший брат; в свои девять лет он имел по-детски круглое лицо, дырку на месте выпавших передних зубов и выказывал нормальную для своего возраста веселую жадность. Александра попыталась вспомнить себя в те времена, когда была исполнена сил хотеть чего-то всем сердцем. В шесть лет она хотела иметь белые фигурные коньки, как у Сони Хени, в двенадцать — чтобы ей прокололи уши и купили в ювелирном отделе «Денвер драй гудс компани» сережки-гвоздики с горными хрусталиками, а в семнадцать мечтала о вечернем платье без бретелек из тафты цвета бронзы для школьного бала и о том, чтобы отец (ее мать к тому времени умерла) разрешил ей гулять с кавалером — длинноногим квотербеком дублирующего состава школьной команды — до двух часов. Спустя десятилетия ее желания свелись к волшебному слову «освободиться» — она отчаянно хотела освободиться от своего брака с Озом, милым, услужливым, доброжелательным Озом, хотя причина, по которой ей этого хотелось, осталась вылинявшей от времени загадкой, вероятно, то было отвращение не к этому конкретному заурядному человеку, а к ограничениям, коими была обставлена жизнь замужней женщины вообще.