Книга Апокалипсис Томаса - Дин Кунц

— Помни, Паули мертв, — указал я. — Что же касается Константина… вкусы меняются, становятся более утонченными. Если это не твое, мы сможем придумать какую-нибудь новую игру. По-моему, с тобой можно отлично повеселиться, если ты распустишь волосы.

— Ты же сказал, что в ужасе от меня, что презираешь меня и я тебе противна.

— Нет. Я сказал, возможно. Но разве ты не видишь? Разве ты не согласна, что наибольший кайф можно получить, отдавая себя тому, что презираешь, от чего в ужасе, что тебе противно? Полное раскрепощение — вот что это такое.

Плохой Томас начал меня пугать.

Язычок Виктории облизал губы.

— Пребывание здесь, свобода от давления времени как-то на тебя действуют.

— Как?

— Горячат кровь, но не как при болезни, а от радости освобождения, мы называем это избавительной лихорадкой.

— И от чего вы избавляетесь?

— От всего, что раньше считалось недостижимым, чего ты не мог себе позволить. Здесь каждое желание можно выполнить с легкостью необыкновенной. И каждое желание ведет к еще более восхитительному желанию, не вписывающемуся ни в какие рамки. Возможности, открытые перед нами, бесконечны.

Вместе мы нашли путь к перекрестку себялюбия и ненависти к самому себе, столь модному в современном безумии. Она предположила, что сам факт узнавания этого места разумом и сердцем — свидетельство того, что я очарован им так же, как и она, что я готов жить, работая на смерть.

Иногда нежелание идти на риск чревато неудачей. Я рискнул, сунув «беретту» в кобуру.

Она прижимала Тимоти к себе, одной рукой обхватив шею мальчика, другой вдавливая дуло пистолета в висок.

В ее глазах я увидел страх и облегчение, и последнее опечалило меня.

Виктория освободила мальчика, опустила пистолет, направив ствол в пол.

— Когда я плюнула тебе в рот, — она одарила меня эльфийской улыбкой, — тебе, должно быть, понравился вкус моей слюны.

Я выхватил пистолет из кобуры и дважды выстрелил ей в грудь, прежде чем она успела поднять правую руку.

Глава 48

Если не считать ран и крови, лежащая на полу тоннеля Виктория сохранила очарование эльфа, показывая тем самым, что ее душа никак не соответствовала красоте материальной оболочки.

— Не смотри, — посоветовал я Тимоти.

— Я видел и похуже.

— Все равно, не смотри, — настаивал я. — Пройди чуть дальше. Я тебя догоню через минуту.

Тошнота ушла. Ее вызывали отнюдь не пульсирующие вспышки в стенах. Причиной служило осознание того, что мне предстояло с ней сделать, если бы обманом я сумел завоевать ее доверие.

Я лишь вернул ей должок, и, пусть выглядела она такой юной, я не мог сказать, что умерла она преждевременно. Однако смерть всегда первая и единственная, даже если она может быть чем-то еще, скажем, восстановлением справедливости.

Несмотря на то, кем она стала и что сделала, когда-то давно Виктория была совсем другой, грешившей, конечно, но помнившей о возможном наказании. Из уважения к хорошей девушке, какой она тогда была, мне хотелось прикрыть ее одеялом, чтобы не оставлять в непристойности смерти.

Мой пиджак укрыл бы ей только голову и торс, а это могло восприниматься как насмешка.

Ее пистолет калибра 9 мм лежал на полу. Поскольку запас патронов все уменьшался, я поднял его. Вытащил обойму… и обнаружил, что она пуста. Не было патрона и в стволе.

Израсходовав все патроны до встречи с нами, она не представляла непосредственной угрозы ни для меня, ни для Тимоти.

Я вернул обойму на место и положил пистолет рядом с ней.

Что-либо изменить не представлялось возможным. Случившееся — единственное, что могло случиться. Тем не менее этот момент очень уж далеко отстоял от лучшего в моей жизни.

Я повернулся к ней спиной и добавил недостающие патроны в магазин «беретты».

Когда присоединился к Тимоти, спросил:

— Все хорошо?

— Нет. Последний раз мне было хорошо до того, как меня застрелили.

Я положил руку ему на плечо.

— Ты говорил, что никто не может попасть из настоящего в прошлое и повлиять на случившееся там, чтобы сделать настоящее, каким оно есть.

— Они уверяли меня, что так говорил Тесла, и вроде бы это правда.

— Твой отец перенес тебя из 1925 года, забрав за несколько минут до того, как случайно тебя застрелил, но твое мертвое тело по-прежнему лежало на лужайке, рядом с телом твоей матери и лошадью.

— Да. Моя жизнь закончилась, когда он меня застрелил.

— Но ты здесь, и это парадокс. Живой… но не меняющийся.

— Потому что у меня нет жизни… нет судьбы… не существует человека, в которого я могу вырасти.

Я опустился на колено, чтобы сравняться с ним в росте.

— Если бы мы перенесли твою мать из прошлого, до того, как он бы ее застрелил, она стала бы такой же, как ты?

— Да. Не меняющаяся физически. Преследуемая будущим. И она не смогла бы покинуть Роузленд, — он оглянулся на тело Виктории. — Только если бы ее снова убили.

Его слова стали для меня новостью.

— Ты не можешь покинуть Роузленд?

— Они говорят… они думают, что я перестану существовать, если выйду за ворота. Я живу вне времени, меня вытащили из моего времени, я оказался в столетии, которому не принадлежу. Может, меня поддерживает только энергетическое поле, поле Теслы, которое действует в пределах Роузленда.

Если бы выяснилось, что так оно и есть, тогда, спасая Тимоти, я лишь приговаривал его к смерти, так или иначе.

Уроды разобрались с Джэмом Дью, и с миссис Теймид, и с шефом Шилшомом, и, возможно, даже с Константином Клойсом, избавив меня от необходимости убивать их, хотя поначалу я думал, что без этого не обойтись, избавив меня от необходимости становиться карателем, чего я страшился. Если бы я отключил поле Теслы и покончил с последним из Стоящих-вне, а похоже, оставался только Генри Лоулэм, я бы спас жизни десятков женщин и детей, которые в последующие десятилетия стали бы жертвами этой оголтелой секты. Неплохой результат, достигнутый за день, особенно для повара блюд быстрого приготовления, к тому же и безработного.

Но этот вечный ребенок, черпающий мудрость из книг и собственного страдания… меня ужасала сама мысль о том, что я мог помочь ему, только положив конец его существованию. После того, что он здесь пережил, после того, что видел и слышал, он по-прежнему держался за свою чистоту, по крайней мере, в том смысле, что оставался ни в чем не повинным, бесхитростным и безобидным. Он заслуживал лучшей доли, чем вторая смерть.

Я превратился в хозяина его судьбы. Мог дать ему жизнь, надежду и счастье. Но я не наделен такой божественной властью, я всего лишь странствующий чистильщик, иду, куда должен, очищая одно место или другое, а потом направляюсь к следующему разливу зла.