Книга Пыточных дел мастер - Джин Вулф

– Да. Разве ты не помнишь? Мы встречались вчера вечером за кулисами. Ты… твой друг познакомил нас, и сказал, что тебя не нужно бояться, потому что ты злой только понарошку. На сцене. И я ответила, что понимаю, потому что Северьян, например, творит ужасные вещи, а сам – такой хороший, добрый… – Тут она снова оглянулась на меня. – Помнишь, Северьян?

– Конечно. Пожалуй, тебе незачем бояться Балдандерса, хоть он и забыл тебя. Да, он огромен, но величина его – все равно, что мой плащ цвета сажи, делает его гораздо страшнее, чем он есть.

– Чудесная у тебя память, – сказал Доркас Балдандерс. – Вот бы и мне так все помнить…

Голос его рокотал, словно катящийся с горы валун. Пока мы беседовали, доктор Талое извлек откуда-то денежный ящик и теперь встряхнул его, чтобы привлечь наше внимание.

– Друзья мои! Я обещал вам честно и поровну разделить доходы от нашего представления, и, когда дележ будет завершен, мы отправимся в путь. Балдандерс, повернись сюда и протяни руку. Сьер Северьян, дамы, не будете ли вы так любезны тоже подойти ко мне?

Конечно, от меня не укрылось, что ранее доктор говорил о дележе денег, собранных им накануне вечером, на четыре части, однако я полагал, что обделенным останется Балдандерс, казалось, находившийся у доктора в рабстве. Но теперь, пошарив в ящике, доктор Талое бросил в ладонь великана блестящий азими, другой дал мне, третий – Доркас, и пригоршню орихальков – Иоленте. Затем он принялся раздавать нам орихальки по одному.

– Как вы можете видеть, пока что все это – настоящее, – сказал он. – Но, как ни горько мне сообщать вам об этом, подозрительных монет тоже хватает. По окончании тех, что сомнений не вызывают, мы разделим поровну и их.

– А свои ты уже взял, доктор? – спросила Иолента. – Пожалуй, это тоже лучше было сделать при всех.

Руки доктора, отсчитывавшие нам монеты, на миг замерли в воздухе.

– Себе я не беру ничего, – сказал он. Доркас взглянула на меня, словно ожидая подтверждения своему мнению, и прошептала:

– Но это несправедливо.

– В самом деле, несправедливо, доктор, – поддержал ее я. – Ты не меньше нашего участвовал в представлении, и собирал деньги, и, судя по всему, помост и декорации – твои. Тебе причитается вдвое больше, чем любому из нас!

– Я не возьму ничего, – медленно проговорил доктор Талое. Впервые я видел его в замешательстве. – Для меня удовольствие – управлять тем, что теперь можно назвать труппой. Я написал пьесу, которую мы представляли; мне… – Он огляделся, словно не зная, что сказать. – Мне нравится доспех, в котором я выступал перед публикой. Другой награды, кроме этого удовольствия, мне не нужно. Теперь, друзья мои, вы можете видеть, что орихальков на круг не хватает. Дабы быть точным, осталось только два. Кто пожелает, может забрать оба, отказавшись от своей доли аэсов и сомнительной монеты. Северьян? Иолента?

– Я возьму их, – к моему удивлению, объявила Доркас.

– Прекрасно. Не стану брать на себя смелость судить о подлинности оставшегося – просто раздам его вам. Но предупреждаю: пускайте их в ход с осторожностью. Наказания за распространение фальшивой монеты суровы, хотя за Стеной… Что это?

Проследив направление его взгляда, я увидел, что к нам приближается человек в поношенных серых одеждах.

Глава 35Гефор

Не понимаю, отчего, но встречать пришедшего, сидя на земле, считается оскорбительным. Человек в сером приближался; обе женщины встали, и я последовал их примеру, и даже Балдандерс поднялся на ноги, посему, когда пришелец подошел к нам, сидящим оставался лишь доктор Талое, занимавший наше единственное кресло.

Да, менее впечатляющей фигуры трудно было бы себе вообразить! Человек этот и вообще-то был невысок ростом, а из-за того, что одежда была ему велика, казался еще меньше. Вялый подбородок его порос неопрятной щетиной; подойдя, он снял засаленную шапчонку, обнажив голову, облысевшую по бокам к затылку – так, что остатки волос на ней образовывали извилистую линию, делая темя его похожим на старый, нечищеный бургиньот с незамысловатым гербом. Я помнил, что где-то видел этого человека прежде, однако узнал его не сразу.

– Повелители! – заговорил он. – О, повелители и повелительницы мироздания! Вы, дамы шелкововласые, в шелка облаченные, и вы, господа, правящие империями и повелевающие армиями В-врагов нашей Ф-фото-сферы! Вы, чьи башни тверже камня, сильнее д-д-дуба, что распускает листья и после лесного п-пожара! И ты, мой господин, темный властелин, торжество с-смерти, вице-король над ночью! Д-долго служил я на кораблях сребропарусных, по сту мачт, достигавших самых з-з-звезд, долго плавал под их сверкающими кливерами, и Плеяды горели у нас за кормой, но никогда и нигде не встречал никого, подобного тебе! Зовусь я Г-г-гефором и пришел служить тебе – чистить плащ твой, точить ог-ромный меч, таскать за тобою корзину с глазами жертв твоих. Повелитель, подобными лунам Вертанди, умершим вместе с солнцем. Ч-что станется с ними, блестящи-ми игруньями, когда угаснет солнце? Долго ли будут гореть факелы? И потянутся к ним руки з-з-замерзаю-щих – увы! – чаши тех факелов холоднее льда, холоднее мертвых лун Вертанди, холоднее глаз м-м-мертвецов! Где сила та, что пенила озера? Где та империя, где Армии Солнца под золотыми стягами на длинных пиках? Где шелкововласые женщины, лишь накануне любившие нас?

– Я так понимаю, ты был среди нашей публики, – сказал доктор Талое. – Вполне сочувствую твоему желанию снова посмотреть представление, но мы будем к твоим услугам не раньше вечера – а к вечеру надеемся быть в некотором удалении отсюда.

Гефор, встречавший меня возле Зала Правосудия, в обществе толстяка, женщины с голодными глазами и прочих, казалось, и не слышал его. Он смотрел на меня, бросая порой взгляды на Доркас с Балдандерсом.

– Он ранил тебя? Вывернул суставы, и я увидел кровь твою, алую, точно на Троицын день… Какая ч-ч-честь для тебя! Ты тоже служишь ему, и служение твое выше моего!

Доркас, покачав головой, отвернулась. Великан молча смотрел на Гефора.

– Ты, безусловно, понимаешь, – сказал доктор, – что все это было лишь театральным представлением.

(Я, помнится, подумал, что, если б публика не забыла об этом в нужный момент, когда Балдандерс спрыгнул со сцены, нам пришлось бы разрешать довольно сложную дилемму.) – Я понимаю больше, чем ты думаешь – я, старый капитан, старый лейтенант, старый кок на своем старом камбузе, варящий суп, похлебку для умирающих зверушек! Мой повелитель реален, а где твои армии? Где империи твои? Да источит ли настоящая рана фальшивую кровь? Где сиянье шелка волос? Где сила твоя, когда кровь ушла в землю? Я, старый к-к-капитан старого, дряхлого судна – с матросами, чернеющими на фоне серебра парусов, и Угольной С-с-скалой за кормою – соберу ее в стеклянную чашу!

Пожалуй, здесь стоит отметить, что в то время я не обращал внимания на заикание Гефора, хотя память моя позволяет теперь зафиксировать его на бумаге. Он пел, он бурлил словами, брызжа слюной сквозь бреши в зубах. Возможно, тугодум Балдандерс понимал его. Доркас же, я уверен, он казался слишком отталкивающим, и она вряд ли разобрала хоть что-нибудь. Она стояла, отвернувшись, точно от альзабо, с чавканьем и хрустом вгрызающегося в падаль. Ну, а Иолента вообще не вслушивалась в то, что не касалось ее лично.