Книга Адская Кухня - Джеффри Дивер

— Давай поднимемся наверх. Там нам никто не помешает.

Они прошли к лифту. В кабине Кэрол с мрачным видом прислонилась к стенке. Уставившись на пол, она принялась рассеянно смахивать воображаемую пыль, покрывшую решительное латинское слово, обозначающее правду, выведенное на футболке.

Избегая смотреть Пеллэму в глаза, Кэрол болтала ни о чем. Беззаботным тоном она поведала Пеллэму о том, что компания, занимающаяся установкой и обслуживанием лифтов, обещала подарить подростковому центру новый лифт. В кабине будет большая табличка со словами благодарности. Как будто подростки смогут, вняв призыву этой скрытой рекламы, побежать и накупить себе собственные лифты.

— Просто диву даешься, на что только не пойдут люди ради рекламы.

Пеллэм ничего не ответил, и Кэрол умолкла.

Двери открылись, и Кэрол первая пошла по тускло освещенному люминесцентными лампами коридору, выложенному грязными, облупленными плитками.

— Сюда.

Она толкнула дверь, и Пеллэм шагнул внутрь — и только потом понял, что это были не кабинет или кафетерий, а угрюмая кладовка.

Кэрол закрыла дверь. Теперь в ее движениях появилась целеустремленность; глаза стали холодными. Пройдя в глубину помещения, она отодвинула в сторону какие-то коробки. Нагнулась и принялась что-то искать.

— Извини, Пеллэм.

Кэрол умолкла. Перевела дыхание. Пеллэм не видел, что она держит в руке.

Его рука непроизвольно потянулась к «кольту», засунутому сзади аз пояс. Нелепо думать, будто Кэрол может сделать ему что-то плохое. И все же это Адская кухня.

«Человек проходит средь бела дня по уютному скверику мимо жилого дома и любуется цветами, а в следующее мгновение он уже лежит на земле с пулей в ноге или с киркой в затылке.»

И ее глаза… холодные, бледные глаза.

— О, как все это противно, твою мать…

Кэрол поджала губы. Вдруг она резко обернулась, вскидывая руку, в которой было зажато что-то темное. Пеллэм потянулся за револьвером. Однако в пухлых руках Кэрол были лишь две видеокассеты, украденные из его квартиры.

— Всю прошлую неделю я всерьез думала о том, чтобы сбежать отсюда. Уехать куда-нибудь, где меня никто не знает, и начать новую жизнь. Не сказав никому ни слова, просто исчезнув.

— Расскажи мне все.

— Помнишь того человека, который упомянул про меня? Сказал, что я спасла его сына?

Пеллэм кивнул. Он помнил рассказ про молодого парня, который едва не погиб в здании, готовом под снос, и про то, как Кэрол его спасла.

Она продолжала:

— Я испугалась, что я попала к тебе на кассеты. Нельзя допустить, чтобы обо мне узнали люди.

Пеллэм вспомнил ее недоверчивое отношение к журналистам.

— Почему?

— Я не та, за кого ты меня принимаешь.

В Адской кухне это начинало становиться слишком частым рефреном.

— А кто ты? — резко спросил Пеллэм.

Ухватившись рукой за полку, Кэрол опустила голову, уткнувшись лицом в плечо.

— Несколько лет назад я вышла из тюрьмы после того, как отбыла срок за торговлю наркотиками. Это было в Массачусетсе. Кроме того, меня осудили… — ее голос дрогнул, — …осудили за попытку непредумышленного убийства несовершеннолетнего. Я продала наркотики пятнадцатилетним подросткам. Один из них принял чрезмерную дозу и едва не скончался. Что я могу тебе сказать, Пеллэм? Все, что случилось со мной, так скучно, словно плохой телесериал… Я бросила школу, познакомилась с плохими людьми. Начала торговать наркотиком на улицах, сама пробовала кокаин, героин, продавала свое тело… О господи, что я только не делала.

— Какое это имеет отношение к видеокассетам? — холодно спросил Пеллэм.

Кэрол рассеянно поправила стопку вафельных полотенец.

— Я знала, что ты снимаешь фильм о Кухне. А когда я услышала, что тот человек упомянул про меня, я испугалась, что ты включишь в фильм и меня. А что если кто-то из Бостона прознает про это и свяжется с попечительским советом подросткового центра? Я не могла допустить этого. Понимаешь, Пеллэм, я разбила всю свою жизнь… у меня было столько абортов, что теперь я не могу иметь детей… у меня есть судимость… — Кэрол горько рассмеялась. — Знаешь, что я услышала недавно? Одного грабителя, обчистившего банк, освободили из «Аттики», и он никак не мог устроиться на работу. Он был просто взбешен тем, что его называли бывшим уголовником. Называл себя «социально отверженным».

Пеллэм даже не улыбнулся.

— Ну, это как раз про меня. «Социально отверженная». Меня ни за что не принимали на работу в учреждения государственного социального обеспечения. Ни один детский сад в стране меня даже на порог не хотел пускать. Но попечительский совет этого подросткового центра так отчаянно нуждался в людях, что меня проверили лишь поверхностно. Я показала лицензию на право работы в органах социального обеспечения и подправленное резюме. И меня взяли на работу. Если выяснится мое прошлое, меня вышвырнут в ту же секунду.

— Ради блага детей… Почему ты мне солгала?

— Я тебе не верила. Не знала, кто ты такой. А, насколько мне известно, все журналисты думают только о том, как бы накопать побольше грязи. Только это их и интересует, твою мать.

— Ну, мы никогда не узнаем, что я сделал бы, согласна? Ты так и не дала мне эту возможность.

— Пожалуйста, Пеллэм, не злись на меня. Моя работа здесь имеет для меня очень большое значение. Это единственное, что осталось у меня в жизни. Я не могу ее потерять. Да, когда мы встретились, я тебе солгала. Я хотела, чтобы ты ушел, но я также хотела, чтобы ты остался.

Пеллэм взглянул на кассеты.

— Сегодняшняя Кухня меня не интересует. На этих кассетах устный рассказ о днях минувших. Я не собирался ни одним словом упоминать о подростковом центре. Если бы ты меня спросила, я бы тебе ответил.

— Нет, не уходи просто так! Дай мне возможность…

Но Пеллэм распахнул дверь. Медленно, нисколько не драматично. Спустился по лестнице, прошел через приемную подросткового центра и шагнул на улицу, в палящий зной, какофонию ревущих автомобильных двигателей, клаксонов и надрывающихся голосов. Ему показалось, что в этой какофонии прозвучал и голос Кэрол, но Пеллэм решил не обращать на него внимания.

Он повернул на восток и направился через Фэшон-Дистрикт к метро, размышляя: «Какому сумасшедшему пришло в голову так назвать этот район?»[77]Наименее привлекательный район города. Вдоль тротуаров грузовики в два и в три ряда. Высокие, мрачные здания, грязные окна, рабочие, везущие на тележках одежду к следующей весне.

Женщина, стоявшая в будке телефона-автомата, повесила трубку и разорвала листок бумаги на дюжину мелких клочков. «Похоже, случилось что-то серьезное», — подумал Пеллэм и тотчас же забыл о происшествии.