Книга Шидонай-Сирота. Часть 2. Вечный Фантом - Влада Ольховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что оружие у меня было. Достаточно, чтобы обеспечить судье все те ощущения, о которых он с ужасом читал в предоставленных полицией протоколах. Точно так же я мог поступить с парой-тройкой охранников и конвоиров. Но я чертовски милосерден, хотя журналисты об этом не напишут. Большее, что я сделал после своего задержания – лишил руки того охранника, который решил развлечься самосудом после того, как меня доставили в тюрьму. Его коллег это настолько впечатлило, что с тех пор они лишний раз ко мне не совались, обращались вежливо и не забывали здороваться.
Таких убивать даже неловко, да и незачем. Ни к ним, ни к судье я не чувствовал той же ненависти, которую испытывали ко мне они. Если бы их убийство стало возможностью побега, я бы еще подумал. Но за мое пребывание в тюрьме отвечали в основном машины, а с ними так просто не разберешься.
Я не сожалел и не боялся. Я ведь давно уже знал, к чему все идет. Для меня изначально было всего два варианта: погибнуть при задержании или быть убитым цивилизованным обществом. Первое я сделать попытался, не получилось, и мне досталось второе.
Собственная смерть не пугала меня и не вызывала никаких сожалений. Я сделал все, что должен был. Я выполнил все обещания, данные живым и мертвым. Если бы меня не схватили, мне было бы непросто решить, что делать дальше, а так и раздумывать не придется. Это безрадостно, однако по-своему правильно.
Возможно, другие приговоренные мучаются в ожидании казни. Не зря ведь говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти! Не знаю, подтвердить не могу. Я ощущал лишь усталость и покой. Я даже испытывал определенное любопытство по поводу собственной смерти… Как это будет? Что я почувствую? Смогу ли встретить тех, кого уже нет? Или все это брехня, и дальше – только тьма? Но в таком случае тоже не особо страшно, потому что «я» – точка отсчета любой Вселенной. Нет этого «я» – и ничего нет, я растворюсь в космосе и останусь лишь страшным образом в учебниках по криминалистике.
Мой обретенный покой продержался шесть дней после суда и дал трещину, лишь когда ко мне явился А́ндрес Тре́вор.
Я не ожидал его увидеть. Нет, в принципе, он имел право прийти – посмеяться, поиздеваться надо мной, попытаться унизить: именно Тревор в итоге поймал меня, когда многие другие не смогли.
Но я точно знал, что ему такое не нужно. Тревор – идейный полицай, из династии таких же. Много поколений ищеек, которым плевать на все, кроме жажды справедливости. Идеальный хороший парень, который сдержал абсолютное зло вроде меня. Да мы с ним обеспечили человечеству такую историю противостояния, что, если парочка журналистов не лопнула от восторга в процессе написания статей, даже как-то обидно.
И вот как раз поэтому Тревор не должен был приходить. Свиноподобные увальни вроде судьи глумятся громко и показательно. Такие люди, как Тревор, наблюдают за поверженным противником с благородным презрением. Я не сомневался в том, что он посетит мою казнь и будет за всем наблюдать лично. Но являться ко мне в камеру?.. Это еще зачем?
Кто-то другой на месте Тревора, да тот же судья, велел бы сковать меня всеми возможными наручниками перед такой беседой. Завернуть в кокон, желательно – из титана. Однако Тревор просто позволил мне остаться на месте, свободным, и даже велел конвоирам выйти. Замок заперли снаружи, и это гарантировало, что я никуда не денусь из камеры, однако не обеспечивало выживание моего гостя.
Да уж, он всегда умел заинтриговать. Естественно, я не собирался бросаться на него диким зверем – лень, да и интрига тогда останется нераскрытой. Я по-прежнему сидел на койке, скрестив под собой ноги, и наблюдал за полицейским. Со стороны я выглядел непроницаемо равнодушным, это давно уже мое выражение лица по умолчанию. Я даже не задал Тревору ни одного вопроса, хотя он наверняка этого ждал. Но я полицейским не подыгрываю, он мог бы это усвоить. Тревор – один из немногих в этом мире, кого я уважаю, однако симпатии я к нему не испытываю.
Я не сомневался в том, что он заговорит. Без острой причины навестить меня его бы здесь не было.
– Я хотел посмотреть, как ты сдохнешь, – равнодушно признал он. – Мне не нужно было бы даже подговаривать расстрельную команду, тебя все слишком ненавидят, чтобы сразу стрелять на поражение. Ты бы мучался – и ты это заслужил.
Вообще-то, сейчас расстрел проводят роботы. Но и это я не сказал, я уже сообразил, что ему очень хочется затеять со мной спор. Потому что спор – это поражение обеих сторон, так или иначе. Не важно, кто в итоге одержит верх, если ты вступил в спор, ты уже позволил себя задеть.
Поэтому я продолжил молчать, не спуская с Тревора равнодушных глаз. Я прекрасно знаю, что взгляд у меня тяжелый. Он пугал тех, кого я убил, не меньше оружия.
– И я думал, что правосудие наконец восторжествовало, – после недолгой паузы продолжил Тревор. – Но, к сожалению, еще не все поняли, что ты такое… Хотя казалось бы! Я не знаю, что творится в головах у высшего руководства, однако тебе готовы предложить сделку.
Снова пауза. Тревор уверен, что уж теперь-то я поддамся хоть каким-то эмоциям. Еще бы! Разве не любой смертник мечтает о крошечном шансе сохранить жизнь?
Не любой. Я вот, например, не мечтаю. Я прекрасно знаю, что жизнь бывает очень разной, и нет причин сохранять ее любой ценой.
Когда ожидание снова не привело ни к какому ответу, Тревор не выдержал, нахмурился, позволил гневу мелькнуть в голосе:
– Ты человек вообще или рептилия? И ведь они все это знают, они видели, что ты такой… Но они все равно предлагают тебе работу. Якобы твои знания так уж ценны, а твой талант еще можно использовать.
Вот тут он позволяет себе капризы, не достойные того, кто меня поймал. Тревору не хуже меня известно, что я во многом уникален. Достоинства противника нужно признавать, иначе долго не проживешь. Да он и признавал, он ведь стал не единственным, кто объявил на меня охоту, но только он в итоге остался в живых.
Я механик. Я изобретатель. Я медик. Что
