Книга Уход Толстого. Как это было - Виталий Борисович Ремизов

class="p1">— Сережа-то каков! Как он меня нашел? Я очень ему рад, он мне приятен. Он мне руку поцеловал.

И Л. Н. всхлипнул.

Татьяна Львовна провела у неговсего около шести — семи минут.

Л. Н. Толстой. Кочеты. 1910. Фотография В. Г. Черткова

Л. Н. Толстой записывает просьбы крестьян из голодающих деревень. Дер. Бегичевка Рязанской губ. 1892. Фотография Йонаса Стадлинга

Л. Н. Толстой и его помощники составляют списки голодающих крестьян, нуждающихся в помощи. 1892. Дер. Бегичевка Рязанской губ., находящаяся рядом с Астаповом. Фотография П. Ф. Самарина.

Слева направо: П. И. Бирюков, Г. И. и П. И. Раевские, Л. Н. Толстой, И. И. Раевский (сын), А. М. Новиков (учитель сыновей Толстых), А. В. Цингер и Т. Л. Толстая

Сегодня приехал и Илья Львович. Так что съехались все дети, кроме Льва Львовича, который в Париже.

Все они единодушны в том, чтобы убедить Софью Андреевну, что нельзя ей теперь к Л. Н. Она сама этого настойчиво не требует, пытается, как говорит, только заглянуть, ничего не сказать, не говорить с ним. Но все окружающие отговаривают ее от этого.

Илья, Андрей, Михаил самоотверженно отказываются войти к отцу, не желая тревожить его. Так и не говорили с ним. Когда дремал, входили в дверь посмотреть на отца. Л. Н. не знал, что они здесь.

Сиделки нет. Озолины сегодня покинули квартиру, предоставив всю нам.

Сегодня (и в следующий день) входили к Софье Андреевне в вагон пять корреспондентов. Она в возбужденном состоянии говорила им — и они строчили, что Л. Н. ушел ради рекламы (оправдывала себя)»[230].

Из записок Владимира Григорьевича Черткова

(Продолжение)

3 ноября

«Я успел прочесть ему четыре письма и записать на их конвертах его ответы или отзывы на каждое из них. Письма эти — последние, обращенные к нему, с содержанием которых ему довелось ознакомиться.

Одно письмо было от друга его, крестьянина Михаила Петровича Новикова, недавно его посетившего и которому Л. Н. писал, спрашивая, может ли он временно поселиться в его избе, если придется покинуть Ясную Поляну. Новиков весьма сердечно отвечал, что будет очень рад оказать Л. Н-чу у себя гостеприимство. Приведу следующую выдержку из его письма:

„[…] Жизнь Ваша на краю заката (по смыслу времени), но она дорога и мне, и всем родным Вам по духу людям, и все мы только и желаем одного: чтобы она длилась возможно дольше. А это возможно только в тех привычных Вам условиях, в которых Вы прожили 82 года. Как ни желал бы видеть Вас разгороженным, на свободе со всеми простыми людьми, но ради сохранения Вашей жизни в таком старом теле для дорогого для всех общения с Вами — не могу желать этого серьезно. Желаю только, чтобы остаток Вашей здешней жизни не стеснялся бы внешними условиями для общения с любящими Вас, а для такого временного посещения Вами Ваших друзей на день, неделю, две, месяц, моя хата очень удобна. В ней есть светлая комната, которую все мои семейные с — удовольствием уступят Вам и с любовью будут служить Вам“. […]

Изба М. П. Новикова в д. Боровково, куда собирался в 1910 г. уйти Л. Н. Толстой

Фрагмент автографа письма М. П. Новикова Л. Н. Толстому. 29 октября 1910 г.

М. П. Новиков. 1930

На это письмо Л. Н. попросил меня очень поблагодарить Новикова и сказать, что он, Л. Н., теперь уже уехал совсем в другую сторону.

Второе письмо начиналось словами: „Высокопочитаемый Учитель!“ В нем девушка рассказывает о своей взаимной любви с женатым человеком, у которого двое детей. „Порвать со всем этим у нас не хватает силы, — пишет она. — Хорошо, если кончится тем, что я сама уйду от противного мне мира сего“. Л. Н. прервал чтение этого письма словами: „Можно не читать. Что же тут можно отвечать?!“

Третье письмо было от человека с разбитой, как он пишет, личной жизнью и потерявшего „вкус к жизни“. Он старался доказать Л. Н-чу, что „религиозная жизнь масс тесно связана с церковным культом“, что „среди чад церкви… немало людей истинно-религиозных“, что „церковь волей-неволей не перестает вещать глаголы живота“ и т. д. И рядом с этим он сознается в том, что „современная церковь, это — механическое соединение людей против их воли“, что „она грубо, безжалостно мучает и истязает душу всякого отзывчивого человека“, и что он, пишущий‚ „ни в чем так не разочаровался, как в церкви“. Прослушав до конца это письмо, Л. Н. заметил‚ что можно не отвечать. На мой вопрос, почему он не считает нужным ответить‚ он сказал: „Да неопределенно: и церковь хороша, и церковь нехороша“.

Четвертое письмо с приложением 10 семикопеечных марок, было от „глубокого почитателя“, обращавшегося к „Великому мыслителю“ с просьбой снабдить автографом посылаемую одновременно фотографию. Фотография эта еще не была получена, и письмо мы отложили в разряд „просьб об автографе“, которые Л. Н. имел обыкновение удовлетворять разом‚ когда накопится некоторое количество.

Душан Петрович попросил меня не слишком долго занимать внимание Л. Н-ча чтением корреспонденции, и я понемногу свел на нет это занятие, не дочитав всех привезенных с собой писем»[231].

Из книги Александра Борисовича Гольденвейзера «Вблизи Толстого»

3 ноября

«Перед вечером мы с Иваном Ивановичем написали домой письма и пошли на станцию, чтобы опустить их в ящик. Проходя мимо домика, мы поговорили со стоявшими там Татьяной Львовной и Михаилом Львовичем и пошли все вместе к станции. У станции нас догнал кто-то и сказал, что Л. Н. узнал о нашем приезде и хочет нас видеть. Мы побежали назад.

В домике из сеней направо вход в кухню, прямо — заглушенная стеклянная дверь в комнату, где лежит Л. Н.; из кухни дверь в комнату, обращенную в столовую и вообще общую, где сходятся ухаживающие за Л. Н. родные и близкие. Из этой комнаты прямо вход в одну из двух комнат Л. Н. В первую его переводят иногда, когда ту нужно прибрать. Большей частью он во второй, налево от этой.

Придя в дом, мы сняли верхнее платье, обогрелись. Домик тесный, довольно грязный, насекомые… Впрочем, комната, где лежит Л. H., чище и довольно просторная.

Меня позвали первым. Полутемно… Лицо Л. Н. я сначала с трудом разглядел. Я подошел, нагнулся и поцеловал его большую, еще сильную, такую мне знакомую руку… Л. Н. молчал. Видимо, волновался. Потом слабым, еле слышным голосом, прерываясь, спросил:

А. Б. Гольденвейзер. 1909–1910 гг. Москва. Фотография Э. С. Бенделя

А. Б. Гольденвейзер играет на