Книга Куклолов - Дарина Александровна Стрельченко

кроме зрения и единственной мысли: нет!

Катя заваривала мне чай, приносила поесть, укрывала, включала какие-то фильмы… Я не реагировал. Отчаявшись, она предложила вернуться в Крапивинск.

– Восстановишься в институте. Попадёшь в знакомую обстановку. Отойдёшь…

И я внезапно, неожиданно для себя уцепился за эту мысль. Очень хотелось домой. Не в общагу – домой. Домой…

Ночью я вспомнил, что продал квартиру. Вышел в коридор, чтобы не пугать Катю, прислонился к стеклу и хотел завыть, но не смог.

За стеклом валил крупный, совершенно не весенний снег. Он сводил на нет все старания апреля, плотно и беспощадно накрывал проклюнувшиеся ростки, огонёчки, просохшие тропинки. Остатки ярмарки, которые ещё не успели разобрать, алели, как далёкий пожар в этом белом карцере.

Постепенно, всё ускоряясь, снег становился таким густым, что я уже не видел даже своего отражения в стекле. Это была стена, на которую нельзя опереться. Но она отсекала меня от ярмарки. От мира, связанного с куклами. От прошлого. От тянущей, не переродившейся в восторг боли.

Я хотел, но не мог. Я пытался, но был не в состоянии зареветь. А хорошо бы расплакаться, как в детстве. И потом полегчало бы. Обязательно полегчало…

Но из груди, изо рта вырывался только хрип, только кусочек прошлого.

– Олежек.

На миг мелькнула сумасшедшая, ослепительная надежда: мама!

Но это была Катя, всего лишь Катя, оставившая на подоконнике гостиничную белую чашку с чаем и растаявшая в сумеречной, слегка подсвеченной снегом пустоте холла.

Я пил крупными глотками, не останавливаясь. Хотелось обжечься, хотелось почувствовать боль, шок, злость. Я выплеснул остатки чая на руки. Боль пришла, но резкой она была лишь секунду, а потом стала тупой, мягкой, словно её тоже припорошило снегом.

Я мотнул головой, закрыл глаза. Когда открыл, снова услышал это «Олежек», удивился резкому солнечному свету и понял, что мы уже почти на вокзале.

– Двадцать минут до поезда. Взять тебе кофе?

Я кивнул, но только чтобы Катя отвязалась и отошла. Я знал, что был с ней слишком груб. Но эта грубость была не от злости, не от ненависти, не из вредности. Просто не осталось ничего хорошего, куклы, наверно, вытянули всё, и я не мог заставить себя быть адекватным. Будто раньше черпал спокойствие из глубины души, а теперь там всё кончилось, и черпак скрёб по дну, визжал, как железо по стеклу, и вызывал не тепло, а крупные, влажные мурашки по всему телу.

Вспомнилось, как я ехал в Кавенецк – с тревожным предвкушением, на подъёме, не без страха, конечно, но это был бодрый, отрезвляющий страх, это был влекущий вперёд азарт, зажигающий адреналин. Как могло спорить с этим белёсое, вялое существо, поселившееся у меня внутри?

Возникшая из толпы Катя подхватила пакет, вложила мне в руки стакан. Молча повела меня к нужной платформе. Где-то позади пустоты я отрешённо удивлялся: что заставляет её оставаться со мной? Деньги? Возможно. Она знает, сколько осталось с продажи квартиры, я говорил ей, сколько стоят куклы. Неужели ищет выгоды? Ничем иным объяснить её поведение я не мог. Если раньше ею очевидно манипулировали куклы – не может человек ни из-за любви, ни из-за денег так пресмыкаться после того-то, как я кинул её в полиции, а потом она прибежала, как кроткая овечка! – то теперь…

Я закрыл глаза, закрыл эту тему. Ноги обдало сквозняком. Прохладный ветер поднялся выше, обвил колени, обнял за пояс, толкнул в грудь и наконец дунул в лицо. Приближался поезд, но я представлял, что стою в осеннем лесу, и вокруг меня, по спирали, поднимаются цветные листья…

Я почти не слышал грохота.

– Пойдём, – позвала Катя и потянула меня к вагону.

Я открыл глаза. Поезд навис надо мной, шипя, покачиваясь, напружиненный и готовый к рывку, к полёту.

– Домой?

Слово вырвалось жалобно и жалко. Я испытал отвращение к самому себе. Но Катя кивнула, подала проводнице наши паспорта и сказала:

– Домой.

* * *

Я восстановился в институте и вернулся в театр. Снял замок с дверей своей комнаты и решил вопросы с общагой. Катя перенесла свои вещи ко мне, и я очнулся, когда она раскладывала и развешивала свой гардероб в моём неприютном шкафу.

– Я… Ты… не хочешь сходить сегодня в гости? К… друзьям? – хрипло проговорил я.

– Да, с удовольствием, – откликнулась она, поднимая голову от шкатулки со стекляшками и серёжками. – А к кому?

– К… К Карелину.

– Карелину? – удивлённо повторила она

– Ну, Карелик. Помнишь? В тот мой первый вечер в «Соловье». Меня с ним твой Коршанский познакомил. Белобрысый такой… Ну! Карелик?

– Не помню, Олежек, – виновато пожала плечами Катя. – Но если ты хочешь к нему, то пойдём. Он где живёт?

– Как ты не помнишь? – вставая, стараясь сохранять спокойствие, спросил я. – Мы вместе тусили. Ты сама мне о нём рассказывала. Ты сама узнала у него про кукол, мастера, «Мельницу»…

– Олег, – тихо произнесла Катя, поднимаясь с коленей, садясь на кровать и заставляя меня сесть рядом. – Я не спрашивала ни у кого про «Мельницу». Я просто поискала в интернете.

– Не могла ты этого найти в интернете! – с яростью ответил я. Лжёт! Скрывает! Издевается! – Катя! Не ври мне!

– Олег! – испуганно вскрикнула она. – Олег, я не вру! Успокойся! Зачем мне тебе врать?

– Кать. Ты не могла этого найти. Этого не было в интернете. Ты спрашивала у Карелика. Мне он говорить отказался, и ты к нему подкатила… Я после этого и смог поискать в даркнете, потому что уже знал, что искать. Катя. Кать! Ну вспомни же!

Она покачала головой, отстранившись. В глазах читался страх. Чего она боялась? Дура!

Я вдруг понял: меня.

– Олег. Не было никакого Карелика. Ни Карелина, ни Карелика… – прошептала она, чуть не плача. – Тебе… показалось, может быть. Или ты спутал. Олежек, не было такого! Позвони в «Соловья», узнай. Или напиши Кешке. Он тебе подтвердит!

Я резко отвернулся. Стукнул кулаком по стене, зашипел от боли, забился об стену лбом. Катя закричала, попыталась меня остановить, но я оттолкнул её, зарычал. Снова хотелось плакать, но не мог, не мог, не мог…

Безымянный – вот она суть, вот оно, то самое слово.

Я мог бы позвонить Коршанскому, мог бы попробовать разузнать где-то ещё. Но всё было бы тщетно.

– Тщетно, да? – спросил я у Изольды, но ответила пустота: Катя выскочила из комнаты, помчавшись за помощью.

У неё действительно не было причин мне лгать. И всё-таки я написал Кеше. С холодком внутри, с продравшей ледяной щёткой дрожью прочитал ответ.

Что ж… Мне никогда не