Книга Смерть меня не найдёт - Ефимия Летова

Стилус.

— Ты прав, — сказала я коту, хотя кот не мог быть ни правым, ни виноватым в силу полной своей безмозглости. — Пойдём.

Милко встал перед дверью, угрожающе пыхнув огнём — порушенного ограждения вокруг бывшего приюта он мне так и не простил.

— Пусти, — попросила я.

— Лирт не велел, — буркнуло нелепое создание. — Лирт сказал, пришлая драя дома должна сидеть!

— Мне надо.

— Не велел.

— Он мне не хозяин!

— А мне хозяин.

— Не пустишь, с дверью то же будет, что и с забором! — пригрозила я.

— Попортишь дверь, спалю в головёшки, — набычилось существо.

— А хозяин разрешил?

— Хозяин велел дом охранять.

Я выдохнула, чувствуя, что тоже нахожусь на грани возгорания. Неужели силой прорываться придётся? Запереть меня вздумал, з-з-заботливый, можно подумать, меня это остановит! Правда, я вроде бы давала слово никого никуда не телепортировать, но…

— Пусти её, Милко, — раздался высокий и резкий голос. Я обернулась и увидела стоящую в дверном проёме из столовой в холл Ильяну. — Пусти, пусть идёт.

— Лирт не велел… — уже довольно неуверенно, пасуя, протянуло вредное существо.

— А лирта разрешает. Пусть идёт, куда хочет, её право.

— Так опасно ж, пострадать может, — буркнул Милко.

— Пусть страдает. Не всё же нам от неё страдать! — сестрица развернулась, волосы и платье одинаковым плавным движением поднялись и опустились, а бесформенный привратник, потоптавшись у входа, вдруг фыркнул и отошёл в сторону.

— Ступайте, пусть лирты между собой выясняют, — сказал, как плюнул, и скрылся на кухне.

— Мрр? — выглянул Ксамурр из-за небольшой скамеечки у стены.

— Идём, — сказала я. — Время страдать. И получить ответы.

Глава 57

В прямых лучах Стилуса кости Ксамурра проступают яснее. Я вытягиваю руку, тоже подставляю нереально зелёному лучу — нет, мои кости ещё не заметны. В преддверии ли Венуты или сами по себе, стражники исправно делали обход города, некоторые бросали на меня равнодушные, некоторые — заинтересованные взгляды, но мне было всё равно. Уже почти ничего не имело значения. Времени почти не осталось.

Удивительное дело, но я вдруг начала прекрасно ориентироваться в Магристе. Или, вернее, чувствовать нужное мне направление, не путаясь в концентрических кругах улиц и широких проспектах. Так или иначе, до дома и по совместительству лавки, где всю свою недолгую жизнь прожила лирта Агнесса, я добралась, не заблудившись, ведомая каким-то внутренним, почти кошачьим чутьём.

Ксамурр бежал рядом, то забегая вперёд, то отставая, а у дома вдруг насторожился, попятился. Глянул недовольно.

— Мне тоже не очень-то хочется туда идти, — доверительно сказала я коту. — Но у меня нет другого выхода. Не знаю, почему. Это её дом. Всё началось здесь.

Главное — гневливую тётку не разбудить.

Заходить внутрь я не стала, села на крыльцо, обхватила руками колени и закрыла глаза. Вспомнила, как Март шептал мне "вспомни, девочка…". Ксамурр сел рядом, буханка буханкой… Напряжённая, настороженная буханка.

Тело не требовало сна, а вот душа…

Казалось, я проваливаюсь в бездонный колодец. Виски заломило, но отныне боль меня только радовала.

* * *

— Эй, вылезай, я же знаю, что ты тут! — не в меру серьёзный черноволосый юноша приподнял скатерть стола, за которым сидел, а я, сидя на полу, смотрю на него снизу вверх со страхом — а ну как тётке пожалуется! — и каким-то новым, непривычным для самой себя благоговением.

Недавно мне исполнилось целых пятнадцать лет. И вдруг я стала замечать, что мир становится другим. Более ярким, хотя, казалось бы, куда уж ярче, более контрастным. Иногда по утрам любишь всех на свете, даже тётку, и Луава такая обжигающе-прекрасная, и сил столько, что кажется, я могу взлететь в воздух — говорят, раньше некоторые люди помимо донумов Единой были облагодетельствованы и другими дарами мелких сакралей, кто-то мог летать, кто-то подчинял себе время… Сказки, конечно, но, хоть донума у меня и нет, иногда в них так хочется верить! А порой я просыпаюсь без сил, не могу подняться с постели, ненавижу себя и всё вокруг: лавку с вонючими травами, шумных и жадных покупателей, которых слишком мало, соседей и всё остальное… Даже на маму я злюсь — ну, сколько можно болеть и мучится! Все наши небольшие деньги уходят на лентяя-целителя, снимающего её боли. Его тоже ненавижу!

Потом я сгораю от стыда за эти злые мысли.

А ведь помимо всего этого, я ещё думаю… о разном. О том, о чём не полагается думать. Например, о собственном теле, которое так странно меняется в последнее время. Платье стало тесным в груди, а ещё вчера мне захотелось мяса, чего вообще не должно быть. Но главное — это мечты о черноволосом любителе травяного чая, иногда вовсе недопустимые для порядочной лирты. Непристойные. О прикосновениях, о поцелуях. Совершенно внезапно я разглядела, как он хорош, и теперь не могу не ждать, ежедневно, томительно ждать, а когда он приходит, отчего-то нервничаю и прячусь.

Или вот так подглядываю, как сегодня…

— Вылезай, — повторяет лирт, и я, встрёпанная и умирающая со стыда, выбираюсь из своего укрытия. "Я ведь уже не ребёнок, а выгляжу хуже некуда", — это тоже совершенно новая, непривычная мысль. Дурацкие волосы в беспорядке, платье старое, нитки бахромой на подоле, на корсаже пятно. Поднимаю подбородок повыше — что ещё остаётся?! — и стою. В конце концов, ничего я такого не сделала, ну, залезла под стол, ну и что? Может, монета закатилась, а я искала. Правда, тётке без разницы, если покупатель нажалуется, мало не покажется. Но к крикам и колотушкам я привычная, не помру.

— Проводишь меня до проспекта? — неожиданно говорит молодой лирт и, не дожидаясь ответа, кладёт на столик ровную стопочку монет. Зеленоватых металлических квадратиков явно больше, чем нужно. Выжидаю несколько мгновений, а потом хватаю заранее заготовленный пакетик с травами для чая и догоняю его.

— От кого пряталась-то? — голос у него… добрый. Набравшись смелости, я поднимаю глаза — и вижу, как он улыбается. Удивительно, хорошо улыбается, по-доброму. Голова кружится, что-то ёкает в животе, хочется завертеться на месте волчком, но я только сдержанно пожимаю плечами.

— Обижают тебя дома? — снова спрашивает лирт. — Ты всегда такая грустная. Что тебя тревожит?

Я теряюсь от этих простых и одновременно — таких сложных вопросов. Что тревожит? О, многое. Начиная от пятна на корсаже и ниток по подолу и заканчивая здоровьем матери и будущем в целом. В детстве я обожала свою лавку, но сейчас… сейчас я вдруг задумалась о том, что хотелось бы увидеть в своей жизни нечто ещё.

Например, море. И кварков. До моря рукой подать, а я только