Книга Тайны осиного гнезда. Причудливый мир самых недооцененных насекомых - Сейриан Самнер

на стуле. Он в восторге от всего этого.

«Я так и знал! – восклицает он; вскочив на ноги, он пляшет по террасе в безудержном веселье, теряя сандалии. – Осы и вправду умны! И какая же занятная эта штука – использовать ароматы, чтобы поддерживать порядок в целом городе простых работяг. О! Однако ведь ученые могут создавать рабочих ос, которые обманывают свою матку? Кое-кто сказал бы, что это обман богов».

Я не понимаю, к чему ведет Аристотель. На миг он показался мне слегка испуганным.

«Но я не так глуп! Здесь нет никакого обмана или божественного вмешательства: это всего лишь сила научного метода, раскрывающего нам чудеса природы. Ха-ха!»

Арис имеет право чувствовать себя реабилитированным, поскольку он знаменит тем, что является «отцом научного метода». Он с новой силой начинает расхаживать взад-вперед.

«Вы рассказали мне удивительные вещи, моя дорогая; ваши друзья-ученые раскрыли такие секреты, которых ни я, ни мои друзья даже представить себе не смогли бы. Пчелы, вне всяких сомнений, заслуживают уважения, потому что они умны, изобретательны, находчивы и жизнестойки. Они считают, они учатся, они общаются – я никогда не забуду это виляние!»

С радостным возгласом он виляет задом, изображая пчелу.

«И сколь невероятно то, что они измеряют свою жизнь нитями своего существа – генами, как вы их назвали, – и меняют поведение, чтобы воспроизводить копии собственных вариантов генов в телах своих родственников. Они даже способны производить мужское потомство, не вступая в половую связь! А сколь безупречны их методы поддержания закона и порядка – ведь именно поэтому их общества так благополучны, верно? Насколько лучше была бы жизнь афинян, если бы мы обращали внимание на пчел и их повадки!»

Сейчас он размахивает руками. Пальцы с огромной скоростью теребят его фирменные украшения. Кольца крепко цепляются за костлявые пальцы, отчаянно желая удержаться на них, когда он вскидывает руки в мою сторону в экстравагантном жесте.

«Но что касается ос – я должен признать, что эта риторика убедительна. Сравнивать поведение ос и пчел – это хороший логос. (Пауза.) И почему я сам не додумался до этого?»

Капли пота поблескивают у него на лбу; возможно, он на мгновение отдался сожалениям об упущенной возможности.

«Просто удивительно, как пчела и оса образуют параллельные миры чудес среди насекомых. Осы – это такие удивительные архитекторы; возможно, даже еще более удивительные, чем пчела. Я подозревал, что в организации обществ у них и у пчел будут общие черты. Но вы и ваши друзья-ученые очень четко понимаете все это – как “суперкоманды” экспертов распределяют между собой задачи, но способны вносить изменения в свою работу по мере изменения потребностей. Такая организация намного превосходит работников, делающих гастрин у Спиро, которые спорят о том, кому что делать, тратят уйму времени на жалобы и всегда опаздывают. Спиро следует присмотреться к осам, чтобы научиться управлять своими рабочими! Эй, Спиро, ты это слышал?»

Арис подбегает к краю террасы и выкрикивает это в сторону своей любимой лавки, где продавали гастрин. Он вытирает глаза. Интересно, это слезы смеха от того, что он в приподнятом настроении? Или тоски по друзьям из давно ушедшего мира?

«И такие крохотные мозги с их нейронами (вы ведь так их назвали?) позволяют этим маленьким животным так хорошо обучаться! Мои ученики были бы потрясены, узнав, что осы способны распознавать ориентиры, меняющиеся цвета и даже человеческие лица. В самом деле, мои ученики могли бы кое-чему научиться у этих крошечных мозгов!»

Он усмехается про себя, небрежно опираясь на балюстраду террасы и отдыхая от напряжения сил. А потом вновь срывается с места и скачет по каменным плитам.

«Пчелы и осы так умны, но они умны по-разному. Разве не поэтому они так загадочны и так важны? Осы постигают окружающий мир, но они ощущают иные его аспекты, нежели пчелы. Иногда инструменты, которыми они пользуются для постижения мира, те же самые, что и у пчел, а иногда они различны. Конечно, в этом есть определенный смысл: пчелы и осы занимают разные места в природе. Пчелы ищут цветы, а осы ищут мясо. Эволюция дала и тем и другим нужные приспособления, позволяющие преуспеть в том, чем они занимаются».

Древний философ поворачивается ко мне. Выпучив глаза и сверкая зубами, он старательно выговаривает «эволюция»; он явно доволен тем, что выучил новое слово и понятие, которое помогает объяснить очень многое в мире природы, что в его времена было необъяснимо. Он садится на стул рядом со мной, достаточно близко, чтобы я могла ощутить запах его парфюма – мускусный аромат, который в его времена скрыл бы множество огрехов личной гигиены.

Неожиданно он берет меня за руки, и я чувствую его изящные кости под грубой, шершавой кожей. Я гляжу в бездонные глаза величайшего философа всех времен и удивляюсь: как так может быть, что глаза возрастом несколько тысяч лет блестят так ярко. За этим блеском я чувствую перемену в настроении. Пришло время Аристотелю вынести свое суждение о прогрессе, достигнутом наукой в раскрытии секретов ос после его времени: достойны ли осы того, чтобы их почитали так же, как пчел?

«Моя дорогая, этос, представленный вашими друзьями-учеными, неопровержим».

Я чувствую, что дальше последует «но». Мне интересно, знакома ли Аристотелю техника «сэндвич обратной связи». Я постоянно использую его в работе со своими студентами – укладываю салат из тунца с майонезом и критикой между двумя позитивными и ободряющими ломтиками цельнозернового хлеба.

«Хитроумные эксперименты предоставляют нам множество доказательств, которые, на мой взгляд, заслуживают доверия и вполне убедительны; даже эти американские барабанящие брюшки! – Он добавляет это с усмешкой. – Достижения ваших ученых поистине невероятны: просто поразительно, как им удается манипулировать работой мозга насекомого или обучать ос, чтобы узнать, чему они способны научиться. То, что сейчас ученые могут читать секреты в ткани их тел – в их ДНК, – чтобы объяснить, когда и почему они нарушают правила – этого не дано постичь никому, кроме богов. Но это не тайна, хранимая богами; это наука вашего времени. Я смиренно склоняю перед вами голову».

Крепкое пожатие моих рук убеждает меня в том, что он искренен в своем восхищении наукой об осах. Но в его рукопожатии остается тревога, и зрачки его древних умных глаз расширяются еще сильнее, когда он глядит на меня. Я и моргнуть не смею.

«А теперь о пафосе. Ваша эмоциональная риторика трогательна, моя дорогая. Я чувствую и ваши разочарования, и ваши восторги, потому что вижу, как в вас бурлят эмоции. Я вижу, как пылают