Книга Перстень Дарины - Александра Девиль

Но скоро Дарине стало ясно, что Микеле, несмотря на старость и склонность к искренним душевным порывам, не утратил той проницательности, которая позволила ему достичь в жизни высокого положения и богатства. Выслушав рассказ внука, он сразуже решил, как надо действовать дальше, чтобы обезопасить Антона и его жену.

— Гаспаро, Беато, сейчас же приведите секретаря, пусть составит мой указ, а я подпишу, — распорядился он. — Ты, Луиджи, будешь свидетелем. Этого мужчину, Антонио по прозвищу Фьяманджело, я признаю своим родным внуком и даю ему в дорогу все необходимые средства, а также охрану, чтобы он мог в безопасности вернуться домой. Далее. Немедленно ступайте к консулу и передайте, что я прошу его сегодня же пожаловать ко мне вместе со своими официалами[Официалы — должностные лица.]. Я добьюсь для тебя свободы, мой мальчик, — подмигнул он Антону. — Если ты должен Генуэзской республике, — я выкуплю долг.

Монахи переглянулись, но пошли выполнять указание своего господина без какого-либо неудовольствия. Было видно, что скорый отъезд нежданных гостей их вполне устраивает.

Когда они вышли, Микеле снова взял за руки Антона и Дарину и, глядя на них сияющими глазами, объяснил:

— Я не такой уж немощный старик, как они думают. Телом я уже хил, но разум мой ясен, как в молодости. О, я вполне понимаю, что появление у меня внука и наследника многим в Генуе будет не по душе. Тут же вспомнят, что наследник у меня незаконный, а мой сан не позволяет мне иметь потомство. Они все сделают, чтобы навредить вам или свести меня в могилу до того, как я что-либо отпишу в вашу пользу.

Дарина не удержалась от восклицания:

— Не надо нам никакого наследства, жизнь Антона и ваша куда дороже!

— Увы, часто приходится жертвовать меньшим, дабы сохранить большее, — вздохнул Микеле. — Я бы хотел, чтобы ваш второй дом был здесь, но вряд ли успею это сделать… Однако на дорогу я дам вам достаточно средств, чтобы их хватило также и для жизни в вашем поместье — хотя бы на первое время.

— Нам хватит, потребности русичей ныне очень скромны, — заверила его Дарина. — Для нас главное, чтобы вы помогли нам добраться домой.

— Вы так спешите от меня уехать? — огорчился старик. — Я-то надеялся, что вы еще побудете здесь.

Антон и Дарина не могли ему отказать и пообещали, что немного поживут в Кафе. «Только как бы поскорее передать матери, что мы живы и скоро вернемся?» — шепнул Антон Дарине. «Надо послатьдомой Мартына с Антонием, — нашлась она. — Монахи-странники смогут уехать незаметно, и по дороге их никто не тронет».

Озабоченный судьбой внука, старый больной Микст словно преобразился: осанка его стали прямой, голос звучал бодро и уверенно, глаза молодо заблестели, а лицо обрело твердое и властное выражение. Дарина снова увидела в старом аббате черты молодого воина, некогда спасшего славянскую красавицу Елену и навсегда похитившего ее сердце. Сравнивая деда с внуком, она с невольной гордостью отмечала, как много у них общего, и представляла прежнего Микеле в образе нынешнего Антона.

Чиновники Генуэзской общины в Кафе, пришедшие в дом влиятельного прелата по первому его зову, с удивлением выслушали новость о том, что он желает покровительствовать своему новоиспеченному внуку, но не посмели ему перечить, — тем более что за освобождение Фьяманджело от службы Микеле предложил им немалую сумму.

Уже к вечеру были составлены и подписаны все бумаги, необходимые для безопасного возвращения Антона и Дарины на родину. Но уехать в ближайшие дни они не могли, поскольку обещали Микеле погостить у него еще некоторое время.

Им была отведена лучшая комната в доме, и Дарина с некоторым смущением окунулась в роскошь, недоступную для сельской боярыни, живущей в деревянном тереме с голыми стенами и маленькими окнами из слюды. Две служанки принесли ей нарядное платье непривычного для славянок покроя, и она в первую минуту его отвергла, но потом ей захотелось предстать во всей красе перед Антоном и Микеле. Одевшись с помощью служанок, Дарина оглядела себя в большое венецианское зеркало — предмет, тоже недоступный в славянских теремах. Зеркало сказало ей, что она красива — красива уже не юной полудетской красотой, похожей на обещание, а цветущей, роскошной красотой женщины, умеющей дарить и получать любовь. Но лучше зеркала о ее красоте ей сказали восхищенные глаза Антона.

Наутро Микеле повел молодых супругов показывать город, и Дарина не раз ловила на себе взгляды мужчин, полные жадного интереса. В такие минуты она еще крепче прижималась к Антону, радуясь, что теперь у нее есть любимый, заменивший ей всех мужчин на свете.

Микеле, бодро шагая среди полуразрушенных домишек, рассказывал, какой он видит Кафу в будущем, когда отстроится и расцветет эта главная гавань генуэзцев в Тавриде. Фра Гаспаро, не отстававший от аббата, то и дело предостерегал его от излишнего возбуждения и утомления, но Микеле только отмахивался и шел все дальше.

Наконец он привел своих спутников на берег моря и, протянув руку в сторону горизонта, где голубизна волн сливалась с небом, задумчиво сказал:

— Вот такова была моя жизнь — как морская волна, которая то приближала меня к счастью, то отбрасывала назад, к горю. Впрочем, наверное, это закон любой жизни. Счастье не может быть вечным, как и горе. Мудрость в том, чтобы не отчаиваться в горькие минуты и ценить мгновения счастья. — Он долгим, пристальным взглядом посмотрел на Антона и Дарину. — Недаром знаком моей и вашей жизни стало кольцо. Оно словно круги на воде, символизирующие законы мира. На востоке некоторые люди понимают жизнь как череду превратностей — от счастья к несчастью и обратно. Светлое сменяется темным, расцвет — упадком, единение — расколом…

Он замолчал, задумавшись, аДарина вдруг вспомнила:

— «Все разрушится — и все восстановится, и еще не раз». Микеле взглянул на нее с ласковой, слегка удивленной улыбкой и сказал Антону:

— Твоя жена не только прекрасна, но и мудра.

— Она дана мне судьбой, — серьезно ответил Антон. — Она была первой женщиной в моей жизни и, я уверен, останется последней.

— Также, как и ты для меня, — тихо откликпужмл, Дарина.

Ей было такинтересно и весело в Кафе, что если бы не тревога о сыне и Ксении, то не хотелось бы отсюда и уезжать.

Впрочем, уже через день радость сменилась печалью: Микеле, который, казалось, воскрес для новой жизни, неожиданно слег. Видимо, радостные потрясения и заботы заставили его переоценить свои силы, и теперь он расплачивался за это новым недугом. Фра Гаспаро и пришедший ему на помощь лекарь корили аббата за неосторожность, за опасные прогулки, но он едва слушал их.

Были минуты, когда Дарина замирала от тяжкого подозрения: ей вдруг приходило в голову, что не только прогулки могли быть причиной недомогания, но также успокоительное питье, которым потчевал аббата лекарь: Она надеялась лишь на то, что Микеле достаточно проницателен, знает своих слуг и не даст себя отравить.

Прошел еще день, во время которого Дарина, Антон и верный Луиджи не отходили от больного. Ночью они решили поочередно дежурить у его постели, хотя фра Гаспаро их и отговаривал.