Книга Смотрите, как мы танцуем - Лейла Слимани

фланелевого пиджака, ни взгляда в пустоту, как у моделей парижской фотостудии «Аркур». Нет, этот фотопортрет был иным, он напоминал Амину картинки из его детства. Особенно снимок его отца, Кадура Бельхаджа, сделанный в фотоателье в центре города. Феска, шерстяная джеллаба, твердый взгляд человека, привыкшего повелевать.

Кто-то скомандовал музыкантам начинать. Они взяли лютни, бубны и стали играть тоскливую неблагозвучную песню – одну из тех пустых, не трогающих душу мелодий, которые без конца крутят по радио. Амин понял, что король не приедет, и собрался уходить и возвращаться к работе, когда услышал удивленные возгласы журналистов. Вдалеке, в облаке пыли показался десяток всадников, одетых в костюмы времен султана Мулая Исмаила. Сапоги из тонкой кожи, красные и зеленые тюрбаны. Они подняли мушкеты и выстрелили в воздух под восхищенные вопли толпы. Европейцы не верили своим глазам. Они на секунду забыли, что находятся здесь по работе, что им надо писать статьи, и стали вести себя как дети, попавшие на экзотическое представление. Перед ними возникли образы давно прошедших времен. Оказалось, что древнее Марокко, о котором местные жители им все уши прожужжали, все еще живо. Всадники на полном скаку кружились на лошадях и в последний момент подняли их на дыбы. Крестьяне захлопали в ладоши. Они подумали: «Все это устроили для нас» – и горделиво улыбнулись.

У края дороги остановились два «мерседеса», оттуда вышли какие-то люди. Амин узнал пашу и рядом с ним, кажется, одного из министров, впрочем, он был в этом не совсем уверен. Амин подтянул повыше шерстяные носки и встал на узенькую стенку. Так ему было лучше видно пашу, который поднялся на помост и сел на одно из двух установленных там кресел – то, что поменьше. Обрамленный золотом трон остался пустым. Зрители поняли, что король не появится, и, похоже, заскучали. Амин подумал: «Сборище неблагодарных. Думаете, ему, кроме вас, больше нечем заняться?»

Паша постучал по микрофону. Прибор не работал, и по сцене суетливо забегал худой и нервный молодой человек в сером костюме. Наконец паша начал произносить речь. До Амина долетали не все слова, но он уловил знакомую интонацию: так говорили посещавшие мсиды[45] мальчики, которых из-под палки заставляли учить наизусть длинные тексты. Паша воздал почести королю – да прославит его Аллах – и выразил восхищение аграрной реформой, на которую Его Величество возлагает большие надежды:

– Марокканская аграрная революция уже делает первые шаги! Его Величество – да укрепит Всевышний его трон – знает, что крестьяне – основа величия и процветания нашей страны. Скоро, реализуя программу строительства плотин, мы сможем оросить каждый арпан этой земли. Мы вернем вам то, что принадлежит вам по праву. Мы сделаем бедных людей богаче, не делая богатых беднее.

Молодой человек в сером костюме подал ему лист бумаги. Паша выкрикнул имя. Под аплодисменты толпы к нему подошел феллах. Он впервые в жизни поднялся на трибуну, на него все смотрели, окликали по имени. Завтра его, может быть, покажут по телевизору, подумал феллах, повернулся, уставился в камеру и улыбнулся. У него во рту было всего два зуба. Паша захлопал в ладоши:

– Взгляните на этого человека. Он счастлив!

Он преподнес феллаху свидетельство о собственности на землю. Защелкали фотоаппараты. Крестьянин поцеловал лист бумаги, потом прижался губами к плечу паши. В толпе раздались пронзительные радостные крики и восклицания: «Да здравствует король! Да здравствует народ!» Амин знал, чем все это закончится. Как только раздадут свидетельства о собственности, все как один, словно стая саранчи, кинутся к столам с кускусом и жареным мясом. Ему не хотелось на это смотреть, и он, как канатоходец, прошел по узкому гребню стены и спрыгнул с другой стороны. Пересек плантацию мандаринов, полюбовался их оранжевой кожурой, блестевшей под холодным зимним солнцем. Урожай обещал быть превосходным. Ему бы радоваться: завтра будет больше денег, больше успеха, больше власти. Конечно, всякое могло случиться. Мороз, буря, вредители, которые поселяются на растениях и сводят на нет все труды. Крестьянин в руках Всевышнего. Он много раз повторял это Матильде, но она так и не поняла. Сказала, что он неважно выглядит. Что надо пойти к врачу и что бессонница окончательно испортит ему здоровье. Намекнула, что он не в своем уме, что у него паранойя, как у его брата Джалила.

Перед входом на ферму, накрыв голову и плечи шерстяными одеялами, стояли крестьянки. Некоторые из них держали в руках сахарные головы и молодых кроликов: они принесли их Матильде в благодарность за лечение. Скатерти, висевшие во дворе, высохли, и можно было лучше рассмотреть разноцветные платья маленьких эльзасок и ярко-желтые клювы гусей. Амин подошел к крестьянкам, но они засмущались при виде хозяина. Пониже опустили на лицо край одеяла, заговорили тише, стали похлопывать младенцев по спине, чтобы те перестали хныкать. Женщины отодвинулись от двери, пропуская хозяина, но тот не двинулся с места. Нет, он так и стоял не шевелясь, он замер, его ноги словно приросли к земле, как будто он решил остаться здесь навеки. Женщины молча переглянулись. Что это с ним такое, почему он так странно себя ведет? Может, тоже заболел? У него были красные от недосыпания глаза, руки слегка дрожали. Амин прижался лбом к стеклянной двери. Он смотрел, как Матильда, сидя на стуле, медленно бинтует икру молодого человека. Она подняла голову, и ее лицо осветилось улыбкой. Она вскочила так поспешно, что ее пациент вскрикнул от боли. Глядя, как она идет ему навстречу, Амин подумал, что улыбка Матильды, ее легкая девчоночья походка помогут ему справиться с собой. Но с губ его невольно слетело: «Домой». Матильда вышла во двор, и одна из женщин бросилась к ней, чтобы накинуть ей на плечи одеяло, но Матильда отстранила ее.

– Мне не холодно, – сказала она и обхватила пальцами ледяные руки мужа. – Мехди звонил. Сегодня утром у нас родилась внучка.

Потом женщины в дуаре рассказывали, что видели своими глазами, как Амин крепко прижал к себе жену – так крепко, что крестьянки решили, что он просто схватился за нее, чтобы не упасть. И прямо там, под большими пальмами, они стали, покачиваясь, переступать с ноги на ногу, не обращая внимания ни на ледяной декабрьский ветер, ни на перешептывания зрительниц, остолбеневших от изумления. Они танцевали, и некоторые женщины уверяли, будто видели, как по щекам хозяина текли слезы, и слышали, как Матильда говорила по-арабски: «Ты счастлив, да?»

Благодарности

Этой книги не было бы, если бы не бесценные свидетельства людей,