Книга Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне - Вера Талис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергешенька, сообщаю, что был сегодня в Musée du Louvre, от которого, естественно, за первый раз совсем переутомился и одурел. Но я сделал правильно: прошел быстро через все залы (= 2,5 Третьяковские галереи + 1,8 музея в Ленинграде), а остановился подробнее только на нескольких вещах, самых важных и знакомых. Venus de Milos не выигрывает от личного знакомства. Она почтенная по ассоциациям, да и красива очень, но на мой вкус и московская копия не хуже. А зато от Леонардо у меня захватило дух, да так, что я потом уже ни на что не мог смотреть. Никак этого не ожидал. ‹…›
…Анютушку оставил себе на закуску, а тебе на закуску самую мою любимую картину Leonardo. Если ты подумаешь, что сей Жан-Баптист на тебя похож, то знай, что ошиблась, ибо он был еврей, а ты цыганка, и потом же у него умное лицо. Видишь ли, немецкие города мне «полюбляются» (от слова «полюбиться») сами собой, а к Парижу надо подойти. И начать любить его старые части – у Нотр-Дам и Sorbonne, чудесные старые храмы, вроде Cluny или Nôtre-Dame, узкие улочки, букинистов на набережных, большой и красивый Булонский лес… Но говорят, что Лондон опять-таки пленяет сразу.
…Всю группу «Святого семейства» посылаю тебе, Карлушенька, по праву и по заслугам. Теперь я убедился, что действительно фото не передает живописи и на деле эта группа несравненно лучше. Я очень хорошо себя чувствую, Париж немножко полюбил (все-таки не очень); отдыхаю и питаюсь превосходно. Сегодня «бебил» Леночку, Аитова и Крулю, вчера – тетю Мушку. Утром опять были – с ними со всеми – в Salon-Auto. Тетя Мушка очень мною довольна, говорит, что я уютный и что даже покорил дядю Володю, что, по ее словам, самое трудное. Во! Целýю Карлика, хоть и не пишешь. Коля
Сергеша, сей рынок около Conciergerie сегодня попал мне и в «бебку». Вечером напишу вам подробное письмо, пока же скажу, что получил Татьянин фолиант, очень ее хвалю и уважаю. Черт ли вас тащил идти на Коппелию[192]? Это средневековье, а не искусство, а вы ходи́те на революционное. Я иду в пятницу в Opéra на Romeo[193], ибо репертуар тут все больше иностранный. До свид, консул! Коля
Нютонька, посланные мною тебе чулки вернулись сегодня обратно из‐за неправильной упаковки. Я это предвидел, так как после их отправки мне все это объяснили. Завтра отошлю их в новой упаковке по всем правилам. Утром был в городе по делам о немецкой визе, так как уже скоро надо собираться. Погода сегодня опять чудесная, так что возьму сейчас «бебика» и пойду бродить. Надо ловить время для роздыха, а то потом в Германии будет уйма работы.
Карлушенька, злодейка, где же ты, отчего не пишешь? Я уж и не знаю, что и думать. Молодежь пишет, что бегаешь в Новодевичий монастырь, но, может, они врут? Уж нездорова ли ты? Сообщи обязательно; самое приятное мне будет, если дадите мне сюда, в Париж, телеграмму в пару слов: все здоровы, довольны своим доктором или нет, вообще что-нибудь. Сделаете?
Сергешенька, консул! Срочные дела. Во-первых, почему Карлуша не пишет? Я беспокоюсь. Подожду еще завтрашний день до вечера, а потом дам телеграмму. Что с ней? Или забыла про своего сынка? Во-вторых, сегодня письмо Нютино от 11‐го пришло с мокрыми пятнами. Оно бы ничего, в таких местах бывает, что и всплакнут иной раз, но что-то есть и такое, что побуждает меня спросить консула: консул-консул, что случилось, почему у вас кисло, не побранились ли вы между собой, не затуманилась ли погода установившихся отношений, кои ведь были по первым письмам высшего сорта «А»? Сегодня у меня чего-то болит голова, хочу рано лечь спать, но сначала должен написать обо всем, а то мне что-то грустно. Сергешенька, друг, напиши мне по правде, что у вас дóма и можно ли, чтобы как-нибудь завернуть кран Нютиного водопровода? Мне ее жалко, понимаешь ли; у нее несладко с Бружесом [Бружес А. П.], работа дурацкая надоела, ну а мои письма идут долго, хочется, чтобы все было хорошо. Сергеш, хороший, устрой получше, я тебе за это пришлю самых лучших каталогов, а то и у меня глаза чего-то болят.
…Последнее дело. Я хотел бы приобрести в Германии пылесос для Карлуши; я уже справлялся в фирмах и ознакомился с ними. Лучше всего AEG «Vampyr» – прилагаю проспект, цена 140 марок со всеми принадлежностями. Можно также французский «Mors» примерно той же стоимости; и его проспект я прилагаю.
Но дело в том, что, как мне сегодня объяснили в Торгпредстве, я его купить не могу. Более возможностей, если мне кто его здесь подарит; тогда надо достать безвалютную лицензию на ввоз. Однако в Торгпредстве говорят, что и такую лицензию надо постараться достать в Москве. Мне предлагала здесь, в Париже, подарить тетя Мушка, а в Берлине – дядя J. Felisch. Одним словом, есть возможность; а посему очень тебя прошу зайти в Наркомторг на Ильинке и поговорить об этом, попробовать достать разрешение, а кроме того, поговори с Александром Семеновичем, может, что он присоветует. А я еще поразузнаю в Германии. …Нютонька, дружок, ты меня крепко огорчила сегодняшним письмом № 10 от 11-го. Мне сегодня и так чего-то кисло, болит голова, а от твоего письма загрустил я совсем. И мне, кроме того, стало беспокойно: что у вас случилось, почему у тебя снова такие настроения, которые больше всех других не прошены во время моего отсутствия? Я очень нетерпеливо ждал сегодня письма (как всегда, ровно в 8); и мои надежды сбылись, письмо твое пришло, и из него видно, что ты меня любишь, роднуша, и по-хорошему обо мне скучаешь. Но мне очень жалко, что у тебя бывают сомнения относительно моего отношения к тебе и относительно значения, которое ты для меня имеешь. Издали всегда большие вещи лучше видны, и мне отсюда особенно ясно видно все, что во мне до тебя относится. Как же ты смеешь сомневаться, дурочка? И по какому такому праву «теряешь дозу уверенности»
