Книга Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая - Ципора Кохави-Рейни

главной целью была репатриация в страну Израиля. И чтобы там построить еврейское государство, основанное на высоких нравственных и общественных ценностях. Тогда нам виделось, что государство стоит буквально за нашими спинами, и определение его целей уже может осуществиться завтра. В отношении второй цели мнения разделились. Я видел себя представителем трудящихся, и считал, что государство должно строиться на принципах социализма. По Буберу, главное было, чтобы государство было справедливым. Китаин считал, что нет необходимости в точных и окончательных определениях, потому что наиглавнейшее и общее для всех это «Всевышний – Бог Израиля». Но все считали, что следует сконцентрироваться вокруг рабочего движения. Мы не говорили о получении мест власти в сионистских профсоюзах, а только о духовном влиянии.

Название нашей тайной организации дал я – «Цват» (Клещи). В нем был двойной смысл. Это аббревиатура слов «Сион будет выкуплен Судом» – «Цион бэ мишпат типадэ» А «Клещи» – это тот мистический инструмент, который был создан по Агаде в субботний вечер с наступлением сумерек. А в второй смысл в том, что ничто само собой не делается – «Цват бэ цват асуя» – «Клещи сделаны клещами». Буберу очень понравился этот символ. Он даже сказал: это вдохновляет!

Первое принятое решение кружка «Цват» – репатриация в землю Обетованную при первой возможности. Мартин Бубер посчитал недостаточным это решение и потребовал от всех нас дать обет держать это решение в тайне. Мы дали клятву, что осуществим репатриацию. Только Маргарита Финер не дала клятву и извинилась, что не может в этот момент обязаться, ибо не знает, с кем в будущем свяжет свою жизнь, и не в ее силах обязать будущего супруга выполнить решение, к которому он изначально не был причастен. Все мы были охвачены первопроходческим духом.

Ицхак Бен-Цви и Давид Бен Гурион занимались этим в Америке. Вдвоем они написали статью, призывающую репатриироваться. Я перевел эту статью на немецкий язык и опубликовал в газете «Дер Йуде” (Иудей). В той же газете я напечатал несколько статей о рабочем движении в Палестине. Клятва, которую мы дали в нашем кружке, не видится нам чем-то особенным. Мартин Бубер вел наше собрание, на котором мы дали поклялись, и обязал нас хранить это в тайне. Так и было до того дня, когда Бубер сам открыл его».

«Это было в день вашего семидесятилетия», – вспоминает Наоми.

«Верно. Это было в мой день рождения, в доме Мазара, когда мне исполнилось семьдесят. Целая жизнь отделяла от дня клятвы в Германии до открытия секрета в Израиле. После этого я был освобожден от клятвы. Но я хорошо помню тот вечер. Он, по сути, хотел в нас вдохнуть дух масонства, и много внимания уделил внешним знакам. Я сформулировал принципы нашего общего обязательства. В нем было два принципа: репатриация и справедливость при создании еврейского государства. Бубер же считал, что должно быть три принципа, ведь считается, что все добрые дела приходят утроенными. Я даже рассердился на него из-за того, что внешнее ему важнее содержания. Вокруг маленького кружка мы создали широкий легальный круг, назвав его «Поднимающиеся в Сион» (Олей Цион). В то же время мы создали и Народный дом. Там проводили наши заседания и читали лекции. Там я рассказывал о Переце, Шалом Алейхеме, и разных литературных темах. Среди слушателей я помню Гершома Шалома. В кружке «Поднимающихся в Сион» было от 40 до 50 человек.

Юлиус Бергер строго следил за тем, чтобы наши организационные позиции были серьезными, чтобы мы не разменивались на пустяки. Но однажды случилось то, что оказалось для меня полной неожиданностью, которая перевела меня с пути науки на путь сионистской политики. В те дни сионистская организация в Германии готовилась к общему съезду. Многие из сионистских лидеров Германии были на фронте, а стать участниками съезда могли только демобилизованные. Берлинское отделение организации собралось для избрания представителей на съезд. И неожиданно, со мной не посоветовавшись, предложили мою кандидатуру. Не помог ни мой отвод, и ни отвод моей кандидатуры другими. Я, беженец из России, стал представителем сионистов Германии. Расскажешь – не поверят. Так определился путь моей жизни, моей судьбы – быть сионистским политиком».

Беседа прервалась. Президент смотрит в окна сквозь мутноватые стекла очков, а там все еще продолжается буря и ливень.

«Наоми, вы помните «Прекрасную книгу» Шломо Молхо? Я все время перечитываю строки этой удивительной книги, возвещающие великую веру в таинства Каббалы. Эти строки врезались мне в душу еще в юности. Всегда у меня была тяга к мистике, а сейчас даже усилилась. Эта книга Шломо Молхо важнее мне многих вещей, связанных со смертью и сохранением души».

Они попрощались. Добрый взгляд Президента сопровождает ее до двери. И Наоми вспоминает слова человека, с которым она только что рассталась, сказанные в день провозглашения Государства Израиль:

…Государство не цель сама по себе, ну, возникло еще одно государство на Ближнем Востоке. И если в этом воплотится великая мечта сионизма – лучше, чтобы государство это не возникло. Это государство не является плодом освобождения, а только инструментом освобождения, и не является наследием его жителей, а наследием возвращающихся в него. Это государство не является воплощением, а лишь путем к разрешению еврейского вопроса в предварительной форме государства.

И в тот великий исторический день для еврейского народа написал редактор газеты «Давар» (Слово) Залман Шазар редакционную статью, глубоко взволновавшую тогда Наоми:

…Да не разрушат мелочные дрязги пути еврейского единства, общего усилия в строительстве здания. Нам выпало создать лик еврейского общества. Велика задача, легшая на плечи этого поколения – выработка этого единства, и мы накрепко повязаны с этой задачей. Блаженно поколение, которому выпало такое испытание. Блажен народ, одарённый таким благословением и выстоявший под таким испытанием…

Создание государства Израиль провозгласили 29 ноября 1947 года, в пятницу, накануне субботы, в сумерках между уходом дня и приходом нового дня.

Споры Шая Агнона, Залмана Шазара и Гершома Шалома приводят ее в сильнейшее волнение. Объяснения профессора строят целые этажи в новой главе ее повествования: диалектически развивается связь между верой Шабтая Цви и религиозным нигилизмом франкизма, к теории, сотрясающей иудейскую душу тем, что «отмена Торы – ее осуществление», и от позиции религиозного нигилизма до самих источников религии – переход к миру просвещения. Изменения, которые произошли позднее в еврейском народе, позволили внешним факторам, пробившим стены иудаизма, воспринять новшества. В конце эпохи Ренессанса евреи, которые не смогли замкнуться в узком пространстве иудаизма, тайно занялись алхимией.

Последователи франкизма приняли крещение. Опередили их Шабтай Цви и несколько