Книга Залес. Противостояние - Салли Эверс

— У тебя семья осталась, — жалко продолжила Наяда, путаясь в своих мыслях. — Они, должно быть, с ума сходят от горя. Мне то бросать было нечего, — она пожала плечами, силясь натянуть на лицо улыбку.

Как много можно скрыть за улыбкой, сколько недосказанности за этим может крыться, сколько боли. Наяда задумалась о том, что улыбки бывают несколько видов. Одни незримо говорят о тяжелой вине или молят о прощении, другие натягиваются на лицо, чтобы скрыть настоящие чувства, третьи — пытаются подбодрить. Она видела разные, но ни разу не видела настоящей улыбки, говорившей о неподдельной радости.

— Не думай об этом, всё в прошлом, — Мардар приобнял ее, укладываясь поудобнее и под своим весом заставляя лечь девушку рядом.

Она кивнула, улыбнувшись одной из своих ослепительной улыбок, чуть погодя, отвернулась набок, чтобы Мардар не заметил подступивших слез. Каждый раз, когда она пыталась заговорить с ним серьезно, чтобы подвести разговор к мучавшей ее теме, Мардар отмахивался.

Девушка взглянула на сумку, прячущую в себе главный секрет и вранье. Дождавшись, пока Мардар уснет, Наяда выскользнула из его объятий, подтянув сумку за ремень, достала дневник, положив его себе на колени. Их отношения, какими бы они не были или будут, не станут настоящими, пока Мардар не узнает всю правду, а что может быть правдивее того, что некоторые прячут в своих дневниках, с виду обычных тетрадях с хорошей плотной обложкой из кожи, в такие вещи заключают самые потаенные мысли, в надежде, что никто никогда их не обличит.

Наяда положила дневник на стол и вышла на улицу.

Завернув во двор, она села на колени подле обугленных костей и стала ждать, не зная, чего. Видения больше не посещали, призраки отказались говорить с ней, но лишь оттого, что девушка и так знала, как следует поступить.

Хороня приемного отца, она думала, что это стечение обстоятельств, Робин воин, в почтительном возрасте, рано или поздно это должно было случиться. Подготавливая к похоронам тело леди Эванлин, она думала о том, что еще совсем юна для того, чтобы пережить две смерти дорогих ей людей. Сейчас Наяда точно уверилась, смерть — ее неотъемлемый спутник, как и души, которые ей приходится предавать успокоению.

До рассвета девушка копала могилу голыми руками, не найдя нигде лопаты, она взрывала жесткую землю цепкими пальцами, обламывая ногти, рыла с таким упорством, что пару комков земли попали ей в рот, но она не сдалась. Когда дело было сделано, во дворе появился один общий холмик, Наяда собрала останки семьи вместе, решив, что им было бы приятно соединиться в упокоении, ведь эту возможность у них варварски отняли, разлучив родных друг с другом.

С первым лучами солнца, девушка упала около могилы на колени, чувствуя себя не лучшим образом, уже ни одну ночь она бодрствовала, отказывая себе во сне. Девушка тяжело дышала, переваливаясь, чтобы уместиться удобнее и тихо постанывала от боли и судорог в затекших натруженных мышцах. Ей бы хотелось зачитать молитву, предать души умерших богам, но ее не учили молитвам, не говорили, как прощаться с теми, кого не стало. Всё ее обучение в Хорте сводилось к правилам, насколько низко кланяться, когда опускать глаза в пол (лучше вообще не поднимать, целее будешь), как обращаться к господам. Чушь, всё это ей не нужно и не будет нужно.

— Молитвы уже давно не читают, — Мардар сложил руки на груди, упираясь плечом о стену дома. — Произносят пожелания ушедшим, некоторые считают, что самые искренние пожелания исполнятся для умерших в том мире.

Наяда подняла голову, чтобы получше рассмотреть Мардара и угадать, прочел он уже дневник или медлит. Чуть заспанные глаза, он пошел искать ее как-то только проснулся, неровная борода, покрывающая лицо от скул до подбородка, изрядно касаясь щек. Бриться в походных условиях нелегко, в их случае попросту нечем.

— Не идет тебе борода, — буркнула девушка и отвернулась.

Мужчина усмехнулся, перебирая пальцами жесткие волоски, оставшиеся без должного ухода с того момента, как он покинул Хорт. В самом деле, борода старила его на добрый десяток лет, округляла острые черты лица, делая из него простодушного старца.

Мардар взглянул на перепачканную в земле девушку, отвернувшуюся от него полубоком, она тихо шепчет, склонившись над самым холмиком свежей могилы, хочет, чтобы ее пожелания услышали только те, кому они предназначены. На лице ее застыло выражение скорби, смешанное с усталостью, она провела ладонью по лбу, размазывая грязь и громко чихнула, не удосуживаясь прикрыть рот. Шмыгнула носом, встала, привычно поджав губы в недовольстве.

Мардар знал каждый ее жест, что он означает и для чего предназначен, все привычки, вредные и не очень, понимал, когда Наяду одолевает усталость, даже если она упорно скрывала это, как сейчас. От недостатка сна девушка становилась рассеянной, ее движения утрачивали плавность, она нервно подергивала плечом и шире раскрывала глаза, будто боялась уснуть на ходу, прекращала постоянно разговаривать, желая занять пространство своим звонким голосом и сутулилась, словно под тяжестью сотни могильных плит. Ее голос утрачивал звонкость, скрежетал и хрипел, как у бывалого пьяницы, руки слегка подрагивали, поэтому она поспешно прятала их в складках плаща.

Всё это могло укрыться от простачка Вулхи, но не от него.

— Знаешь, Вулхи может один сходить до таверны, а ты отдохни.

Зря он это сказал, пожалел, как только закончил фразу, но было поздно ретироваться и брать свои слова обратно.

Наяда распрямилась, резко, как струна, едва не переломив себе спину, напрягла плечи, принуждая свое тело выглядеть бодро из последних сил.

— Я пойду, — только и ответила девушка, быстро убираясь прочь с глаз Мардара.

У нее не было сил и желания спорить, она должна пойти с Вулхи, иначе этот бравый трус испортит им и без того шаткое положение, затрясется в таверне, заикаясь и выпрашивая еды и всё. Люди обратят на это внимание, найдется урод, который побежит в ближайшую деревню за солдатами. Наверное, не хорошо думать подобным образом о друге, кинувшегося спасать ее шкуру, когда это было важно, но в последнее время Вулхи начал сдавать позиции, обугленные кости на заднем дворе окончательно добили его. Еще немного, и сын лесника сломается, начнет думать, что лучше бы остался в Хорте, а значит оставлять его одного просто нельзя.

Наяда потерла уставшие глаза, впиваясь в кожу грязными обломанными когтями. Она и сама чувствовала себя немногим лучше. Войдя в дом, девушка обнаружила Вулхи, сидящего на пыльном матрасе с опущенной головой, его широкие плечи сжались, превращая могучего мужика в мальчишку.

Им всем требовалась передышка, нормальная, не в доме ужасов. Наяда присела рядом, обняв друга и уткнувшись носом в его макушку, Вулхи обхватил ее ладошку своей, широкой и мозолистой, еще сильнее съежившись.

Ей хотелось бы утешить бедолагу, сказать, что всё будет как надо, остров их спасет, осталось лишь добраться до него, но сколько еще виться ниточке ее лжи. Отбрасывая желание, произнести очередную ложь, девушка положила ладонь Вулхи на свое сердце, пальцами осторожно поглаживая его руку.