Книга Как мы умираем. Ответ на загадку смерти, который должен знать каждый живущий - Кэтрин Мэнникс

— Сердце отца обливается кровью, когда он видит ее такой, иногда он плачет.

Мистер Бат рассказывает, что Намрита — драгоценная жемчужина его жизни. Он привез ее в Англию, чтобы вместе нажить состояние, продавая ковры. Несмотря на то, что так и не разбогатели, они всегда жили счастливо в пакистанской коммуне, и у Намриты не было необходимости учить английский. Семья росла, и они часто приглашали приехать родственников из Пакистана. Они всегда радовались, когда приезжала сестра Намриты с семьей или родители Притама. Это было их «долго и счастливо».

Примерно год назад Намрита начала сильно уставать, когда кормила грудью самого младшего ребенка. Она посвятила свою жизнь беременности, детям, дому, но именно последний ребенок оставил ее без сил, и она начала кашлять. Мать Притама посоветовала прибегнуть к традиционной медицине, но он придерживался сервиса Национальной системы здравоохранения и настоял на том, чтобы Намрита обратилась к терапевту.

Намриту обследовали две недели, после чего поставили диагноз «рак легких». Притам всегда ездил к доктору вместе с ней и переводил все, что говорят. Они плакали вместе с онкологом, когда тот поставил диагноз.

— Это был очень добрый человек, — сказал Притам. — Но мы не могли ему доверять.

Я знаю, о ком они говорят, и доверила бы ему свою жизнь. Интересно, что же случилось? Я ожидала развития истории.

Во время каждого визита к врачу Притам переводил вопросы Намриты и ответы врача. Опухоль была неоперабельна, и врач предложил комбинацию лучевой и химиотерапии, чтобы сократить ее размеры. Специалисты онкоцентра объяснили, что это не излечит ее и при самом благоприятном исходе она увидит, как ее младший ребенок пойдет в школу.

Намрита оказалась в странном новом мире. Ее положили в онкоцентр, где несколько раз в день она проходила сеансы облучения, в то время как смесь для химиотерапии поступала в кровь через капельницу. Это было изнурительно. Она постоянно молилась о том, чтобы ей стало лучше, и она снова могла ухаживать за своей семьей, и постепенно ее кашель ослаб. Она вернулась домой, где за детьми временно присматривала мама Притама, и даже набрала вес на домашней еде. Ее волосы снова отросли.

— Она даже приняла участие в школьном дне спорта, и стала выглядеть намного лучше, — сказал Притам. — Но потом началась тошнота. Будто морская болезнь весь день. Она не ест, но ее рвет. Я понял, что это не означает ничего хорошего, и мы снова вернулись к врачу. Он сказал, что теперь рак добрался до печени. Очень плохо. Очень серьезно.

Он остановился, подождал, проглотил ком в горле. Затем облизал сухие губы и запустил руку в волосы, глядя, как рвет его жену. Сестра держала перед ней миску и обтирала ее лоб влажным полотенцем. Он все сказал. Теперь моя очередь говорить.

— Мистер Бат, мы очень рады заботиться о Намрите, — начала я. Он кивнул. — Я знаю, что она не понимает меня. Могу я попросить вас перевести ей все, что только что рассказали мне о ее болезни?

Он снова кивает, разговаривает с женой на панджаби, дочь встревоженно смотрит на них.

— А сейчас, мистер Бат, я надеюсь, что вы поможете мне перевести несколько вопросов для Намриты. Можете передать ей, что я хочу задать несколько вопросов?

Он снова нежно говорит с женой.

— Мы хотим понять, — говорю я, — почему Намрита не хочет принимать лекарства?

Он резко выпрямляется и смотрит мне прямо в глаза.

— Я могу ответить за нас обоих, — говорит он. — Мы поняли, что не можем доверять британским докторам. Ни одному из них. Британские доктора думают, что они Бог. Они считают, что знают волю Бога. Это то, что мы поняли о врачах в больнице. Если доктора считают себя равными Богу, они сбились с пути, и мы не можем им доверять.

Я поражена, совершенно этого не ожидала. Вспоминаю своего деликатного, доброго коллегу в больнице, который очень внимательно отнесся к этой семье. Он был бы удивлен, услышав эти слова. Возможно, он самый скромный человек из всех, кого я знаю.

Иногда врач может, казалось бы, самыми обычными словами ранить личные или религиозные чувства пациента — всегда нужно быть начеку и уметь находить подход к каждому.

Головы моих коллег, повернутые к мистеру Бату, теперь поворачиваются в мою сторону. У нашего стажера глаза как блюдца, а социальный работник выглядит так, будто смотрит триллер. Все ждут моего ответа.

— Спасибо, что рассказали об этом, — говорю я так спокойно, как только возможно. — А теперь, пожалуйста, переведите это для Намриты, чтобы она была в курсе нашего разговора.

Он снова разворачивается к ней, спокойный тон становится более резким. Затем он снова поворачивается ко мне.

— Спасибо. Хорошо, что Намрита следит за развитием разговора. А теперь можете ли вы помочь мне поговорить с ней напрямую?

Повернувшись к ней, я говорю:

— Намрита, я понимаю, что вы потеряли доверие к доктору О’Хара, потому что вам показалось, что он знает волю Бога. Я правильно вас понимаю?

Мистер Бат переводит мой вопрос на панджаби — по крайней мере, я надеюсь, потому что не могу этого знать, хотя кажется, что Рубани довольна этой перестановкой. Намрита произносит несколько слов, Рубани ждет, когда отец переведет:

— Так и есть. Мы были шокированы.

— Намрита, а вы можете рассказать, что случилось в тот день?

Ее муж обменивается с ней несколькими фразами, и Рубани говорит:

— Мама очень устала, она просит отца рассказать, а я переведу ей то, что он говорит.

— Спасибо, Намрита, — говорю я, глядя ей в глаза. — Отдыхайте, ваш муж все объяснит.

Рубани шепчет маме, когда я снова поворачиваюсь к мистеру Бату, а вслед за мной и вся команда.

— Мы поехали к нему в клинику, — начал рассказ мистер Бат, — понимая, что ей становится хуже. Мы обсудили дома, что она хочет умереть в Пакистане, на земле, где родилась, и провести похоронную службу именно там. Поэтому я сказал доктору, что хочу увезти ее в Пакистан.

Он замолкает, чтобы дать Рубани время перевести.

— Но что он сказал? Он сказал, что ее легкие не справятся с перелетом. Тогда я ответил, что мы поедем на поезде или поплывем на корабле. И что он сказал на это? — он снова замолкает и вопросительно смотрит на меня. Вся команда поворачивает головы.

— Что он сказал? — спрашиваю я очень спокойно, и головы команды снова поворачиваются к нему.

— Он сказал... сказал... что она умрет еще до того, как доберется. Что ей осталось три месяца, и дольше она не проживет. Но только Бог дает жизнь и отнимает ее. Только Бог! Так что если он — и все доктора Великобритании — считают, что могут знать волю Бога, мы не можем принять их помощь. Это кощунство. И так быть не должно!

Лица снова поворачиваются ко мне, наступает тишина. Рубани тоже молчит, ее глаза широко раскрыты, по щекам текут слезы. Она этого не знала; ее отец, подогреваемый стрессом, рассказал больше, чем следовало. Пока мистер Бат со злостью смотрит на меня, краем глаза я вижу, как сестра протягивает руку Рубани. Все ждут. Я понимаю, насколько культурные несовпадения подорвали веру семьи Бат в британскую медицину. Но как я могу это объяснить? У меня нет слов.