Книга Кейн Черный Нож - Мэтью Стовер

- Это... - Коллберг еще раздумывает. - ... не обязательно проблема.

- О чем я пытаюсь вам сказать.

- Думаю, - мурлычет он, - я начал понимать.

- Вот где беда всей вашей штуки с бегством-и-вызволением. Вытащить друзей, спасти жизни, бла-бла. Чушь с добрыми ребятами.

- А вы?

- Мне плевать, выживут они или нет. И плевать, если сам я погибну.

Коллберг улыбается, почти веря. - Что же вам важно?

- Мне важна история. - Жар в груди вскипает, пар идет в горло, голос становится низким и хриплым.

Ибо это твой голос. Уже не Хэри Майклсона.

- Помните, что я сказал об истории? Я научу этих гниложопых крысят настоящей истории!

- Ах?

- Когда дерешь плохого парня, помни... - Истинная твоя улыбка разворачивается, как нож-бабочка, - плохой парень отдерет тебя самого.

И Я, как раньше, как сейчас и вовеки, говорю...

Да, Моя Любовь. Да.

Дери их всех.

"Отступление из Бодекена", отрывок

Вы Кейн (актер-исполнитель профл. Хэри Майклсон)

Не для перепродажи. Незаконное распространение преследуется.

2187 год. Корпорация "Неограниченные Приключения". Все права защищены

Я не жалею времени, разматывая проволоку с рукояти кинжала, разглаживая каждую неровность. Хорошая проволока, медная, наверное. Гибкая, футов восемь в длину. Я складываю ее вдвое, оба конца туго обматываю вокруг лезвия у гарды. Готово.

Пора идти.

Я встаю с Трона Воителя. Распрямленные ноги присылают сигнал, алое рычание от покрытых коркой ран в лодыжках. Мне смешно.

Я весь какой-то синеватый от грязи, засохшей грязи, но я начинаю соскребать ее лезвием кинжала, с рук и груди и с плеч, и словно сбриваю при этом страхи, сомнения и память о боли.

Нет нужды проверять перевязь или вещи, что я собрал среди древних костей. Каждая вещь на месте, и я на своем месте.

Грязь спадает и лезвие касается шрамов.

Вот этот - от топора, получен в Коре.

Этот - от стрелы на Теранезских равнинах.

Вот от штыря с креста, а вот ожог от бога Драной Короны.

Этот - от ножа в переулке, дома, этот оставил кирпич, а этот - кулак отца. Есть еще шрамы, лезвием не дотянуться, и не надо. Те, что снаружи, показывают всем, кто я такой.

Я силен. Я неутомим. Я непобедим.

Я наклоняюсь и подбираю среди костей штыри, которыми меня приколотили к кресту. На них кровь и грязь. В бледно-розовом свечении Слезы Панчаселла я взвешиваю их в руке. И кладу в пояс.

Усмехаюсь покрытому рунами диаманту размером с голову, на золотом пьедестале, и расползшиеся по пещере тени отражают мое хихиканье. - Думаешь, ты самая большая слеза в мире?

Возвращаю на плечо кинжал с петлей. - Скоро это изменится.

>>Ускоренная перемотка>>

Он отходит от спутников и бредет по темному закоулку. В тупике кладет копье в угол, чтобы обеими руками развязать ремень и присесть.

Огриллоны и люди не так уж отличаются. Они охотятся стаями, мы любим нападать один на другого... но эволюция наша шла похожими путями. Например, и мы и они любим уединяться, чтобы посрать.

Думаю, дело в диете, полной белка и ароматических жиров. Эволюция научила нас использовать мерзкие запахи, чтобы пометить территорию. Как бы говорим: мы здесь, идите восвояси.

Громко говорим.

Для охотящихся носами огриллонов этот язык убедительнее, чем для коротконосых хумансов.

Парок от жалкой кучки поднимается в воздух, в косые лучи луны. Вот почему бедняга не знает, что я скольжу вдоль разрушенной стены. Он опирается на свое копье, кряхтит, крутит задом, стараясь выложить еще. Бедный ублюдок словно рожает алмазы. Слишком много жирной пищи.

Но, знаете, я уже готов ему помочь.

Я скольжу по краю стены, босые ноги ощупывают каждый шаг, прежде чем я прыгну.

Есть два разных типа гарроты. Более популярный похож на струну для резки сыра: полоса гибкой проволоки на рукоятках. Прощает даже глупые ошибки. Режет яремные вены, трахею, при минимальном навыке вам почти не приходится напрягаться. Есть и плохая сторона: упорный противник может сопротивляться долго, пока мозг не израсходует кислород, и если вы расслабитесь за его спиной, он может убить вас, прежде чем сам истечет кровью. А если проволока слишком тонка, она может пересечь трахею, не раздавив. Вот тогда вас ожидает жестокая драка.

Поэтому я предпочитаю "петлю душителя".

Сев, он оказывается ростом мне по грудь; петля скользит по его глазам и рылу, над бивнями - она достаточно широкая; если застрянет не там, я мертвец. И в лунном свете он ее не замечает. Узнает о ее наличии лишь когда я обеими руками тяну петлю, затягивая под подбородком. Он резко встает, и я за ним, поджимая колени, повисаю у него на плечах.

- Тысяча раз.

Мой вес лишает его равновесия, мы пошатнулись назад. Он бросает копье и цепляется за горло, но крик о помощи не становится даже сипением.

- Тысяча два.

Он шагает назад, тесня меня к разрушенной стене. Спотыкается и падает назад спиной. Тяжесть придавливает меня к камням, в голове блестят искры, но мне все равно.

- Тысяча три.

Он бьет ногами и машет руками, извивается, пытаясь завести руки назад, зацепить меня боевыми когтями, но мешает массивная мускулатура; руки огриллонов так не выгибаются.

- Тысяча четыре.

Сейчас он вспоминает о копье, оставшемся рядом с духовитой кучей, падает на колени и ползет через стену.

- Тысяча пять.

Он встает на одну ногу, но мой вес роняет его на колени. Он продолжает попытки - ублюдок не трус - но в том-то и дело с петлей душителя: правильно наложенная, она не режет вены, но сдавливает их, не трогая сонные артерии. То есть: кровь продолжает идти вам в мозг, но не выходит обратно.

Итогом будет массивное церебральное кровоизлияние. Ффу, проще устроить, чем выговорить.

Он добирается до копья в семь секунд, но рука уже не смыкается на древке. Восемь секунд, и он уже не владеет телом. Падает, дергается.

Так продолжается еще малое время. Хотя он практически помер. Сфинктеры не дадут соврать. Бедный ублюдок.

Я снимаю проволоку, а потом обдираю кожу. Оставив лишь на голове, кроме мускусных желез под челюстью. На них у меня свои планы.

Напоследок, уходя, я вынимаю из пояса один из штырей с креста. Рукоятью кинжала забиваю ему в лоб.

Потому что они охотятся носами. Потому что хочу дать знать.

Кейн здесь.