Книга Мальчик глотает Вселенную - Трент Далтон

– Интересно, он сумасшедший? – размышлял вслух младший охранник, рыжебородый и с веснушчатыми руками. – Что нам с ним делать? – обратился рыжий к своему собрату.

– Пускай Мазза разбирается, – ответил второй страж.

Охранники взяли меня в клещи, каждый со своей стороны вцепившись мне в руки, и повели обратно к лужайке, где ждали еще двое – более старшие и опытные, которым показалось несолидным гоняться за подростком по всему тюремному двору.

То, что произошло в офисе тюремной администрации дальше, являлось стратегическим совещанием между охранниками, но мне казалось, что я стал свидетелем того, как четыре ранних неандертальца разрабатывают правила игры в «Твистер».

– Он может многое нам изгадить, Маз, – сказал самый крупный охранник.

– Мы должны позвонить начальнику тюрьмы? – спросил рыжий.

– Мы не станем звонить начальнику, – сказал человек, которого они называли Мазза, Маз или, изредка – Мюррей. – Он услышит об этом в более подходящее время. Он столько же теряет из-за всего этого дерьма по итогу, сколько и мы. Ему не нужно слышать об этом, когда он дома с Луизой ест рождественскую ветчину.

Мазза задумался на мгновение. Затем наклонился ко мне, чтобы его глаза были вровень с моими.

– Ты ведь очень сильно любишь маму, Илай, не так ли? – спросил он.

Я кивнул.

– И ты умный парень, верно, Илай?

– Похоже, недостаточно умный, – ответил я.

Мазза усмехнулся.

– Да, что есть, то есть, – кивнул он. – Но тебе хватит ума, чтобы понять, что может произойти в таком месте, как это, когда люди делают нашу жизнь трудной. Ты ведь это знаешь, да?

Я молча кивнул.

– Здесь ночью всякое может случиться, Илай, – сказал он. – По-настоящему ужасные вещи. Вещи, в которые ты не поверишь.

Я кивнул.

– Тогда скажи мне – как ты провел Рождество?

– Я провел его вместе с братом и отцом, поедая консервированные ананасы от Святого Винни, – ответил я.

Маз кивнул.

– Ну что ж, счастливого Рождества, Илай Белл! – сказал он.

Рыжий охранник, чье имя оказалось Брендон, отвез меня домой на своей машине, «Коммодоре» 1982 года цвета «баклажан». Он всю дорогу слушал кассету с альбомом «1984» группы «Ван Хален». Я попытался отбивать кулаками такт в воздухе под песню «Панама», но моя свобода самовыражения столкнулась с некоторыми затруднениями оттого, что моя левая рука была пристегнута наручниками к заднему левому подлокотнику машины Брендона.

– Катись, Илай, – сказал Брендон, отстегивая наручники и позволяя мне выйти, согласно моей просьбе, за три дома от нашего на Ланселот-стрит.

Я проворно заскочил в дом и обнаружил Августа спящим на диване в гостиной; открытый «Мотылек» покоился на его груди. В конце коридора из отцовской комнаты выплывали клубы сигаретного дыма. Под самой грустной рождественской елкой, когда-либо наряженной, лежал подарок, завернутый в газету, – большая прямоугольная книга с размашистой надписью фломастером «Илаю» поперек обертки. Я разорвал газету, чтобы взглянуть на подарок. Это оказалась не книга. Это был блок чистой писчей бумаги, примерно пятьсот белых листов формата А4. На первом листе имелось краткое сообщение.

Сжечь этот дом дотла или зажечь весь мир. Тебе решать, Илай. Счастливого Рождества! Папа.

Папа подарил мне еще одну стопку бумаги на мой четырнадцатый день рождения, вместе с экземпляром книги «Шум и ярость», поскольку заметил, что мои плечи становятся шире, а любому молодому человеку, сказал он, нужны широкие плечи, чтобы выдержать Фолкнера. Именно на одном из этих листов формата А4 я и пишу свой список из возможных работ в пределах досягаемости на велосипеде, которые могли бы обеспечить нам с Августом достаточно денег, чтобы накопить на депозит за аренду дома в Гэпе, в зеленом западном пригороде Брисбена, куда мама смогла бы переехать после освобождения.

• Работник фритюрницы в ресторане еды навынос «Биг Ристер» на Барретт-стрит.

• Укладчик полок в продуктовом магазине «Фудстор» на Барретт-стрит (в секции замороженных продуктов которого мы с Августом обычно зависаем в самые жаркие дни, споря, какой брикет мороженого купить, чтобы осталось побольше сдачи с нашего доллара: «Сердце Хава», «Пузырь О’Билл» или неоспоримый шедевр «Банановое весло»).

• Разносчик газет у безумных русских, которые владеют магазином свежей прессы на Барретт-стрит.

• Помощник пекаря в пекарне рядом с магазином прессы.

• Уборщик в голубятне на чердаке старого Билла Огдена на Плейфорд-стрит (в крайнем случае).

Я обдумываю все это еще немного, постукивая по бумаге синей шариковой ручкой. А затем вписываю еще одно потенциальное занятие, опираясь на свой ограниченный набор навыков:

• Наркоторговец.

Стук в переднюю дверь. Такого почти никогда не бывает. Последний раз в нашу дверь стучали три месяца назад, когда молодой полицейский приходил разбираться с папашей по поводу инцидента с пьяным вождением трехлетней давности, когда несколько местных мамаш заявили, что он сбил знак «Стоп» возле детского сада на Денхем-стрит.

«Мистер Белл?» – спросил тогда молодой офицер.

«Кто?» – спросил папаша.

«Я ищу Роберта Белла», – сказал офицер.

«Роберта Белла? – Папаша задумался. – Неееее, никогда о таком не слышал».

«А как ваше имя, сэр?» – спросил полицейский.

«Мое? – переспросил папаша. – Я Том».

Офицер достал блокнот.

«Вы не возражаете, если я запишу вашу фамилию, Том?» – спросил он.

«Джоуд», – ответил папаша.

«Как это правильно пишется по буквам?» – спросил полицейский.

«Джоуд, через “ж”, как жаба», – сказал папаша.

«Так… ДЖ-О-У-Т?» – уточнил офицер.

Папаша содрогнулся, покоробленный такой безграмотностью.

Так что стук в дверь в этом доме всегда означает нечто драматическое.

Август бросает своего «Мотылька» – он прочитал его уже дважды – на диван в гостиной и мчится к входной двери. Я отстаю ненамного.

Это миссис Биркбек. Школьный психолог-консультант. Красная помада. Красные бусики. В руках она держит папку из манильской бумаги.

– Привет, Август, – говорит она нежным голосом. – Привет, Илай. Ваш отец здесь? – она кивает в сторону гостиной.

Я качаю головой. Она явилась спасать мир. Она пришла, дабы причинить неприятности, потому что слишком серьезна, самоуверенна и надута, чтобы понимать грань между заботой и бесцеремонностью; она точно пятисантиметровая заноза в заднице.

– Он спит! – отвечаю я.

– Ты можешь разбудить его ради меня, Илай? – спрашивает она.