Книга Сводные - Жасмин Майер

Крылья феи царапают мою грудь, когда я прижимаю ее к себе, так тесно, как только могу. И двигаюсь за нас обоих, доводя прежде всего до экстаза ее, и Юля скребется ногтями по моим плечам так сильно, что кожа начинает гореть. Значит, я на правильном пути.

Опрокидываю ее на спину, приподнимаю ягодицы и снова беру.

Потому что не могу иначе. Лучше, чем она не будет. Круче, чем с ней уже ни с кем не будет.

Но она хрупкая фея. А я долбанный смертный.

Она кусает губы, давясь стонами, и напрягается всем телом, замирает, обхватывает меня так, что я с трудом, рывками продолжаю двигаться. А потом она кричит, чересчур громко, так что я опять едва не падаю на нее, потому что должен срочно заставить ее замолчать, но вместо этого нахожу ее губы и вдруг кончаю сам, захлебываясь собственными стонами и ее рваными судорожными вдохами.

Глава 18

Решение зрело долго.

Я держался. Из последних чертовых сил, но держался. Хотя и понимал, что шансов избежать расплаты у меня нет.

Смс от Маяка я получил накануне Нового года, но не стал открывать.

Сообщение провисело не просмотренным вплоть до того момента, пока не пришел Кудряш, а я чуть не уронил «Селедку под шубой» на пол на глазах у всех. Руки тряслись. От ревности, обиды и злости.

Что меня так разозлило, что я сделал последний шаг и ткнул на горящий конверт?

В очередной раз ретировавшись из-за стола, где царствовал Розенберг и моя мать, на кухне я взял телефон в руки, но тогда открывать не стал. Посмотрел на конверт и спрятал телефон обратно в карман, умялся холодной водой.

Тогда я еще держался.

За ненастоящую семью, за хрупкое ощущение праздника. За Юлю.

Но потом ко мне на кухню пришел Розенберг, которого я старался избегать. И не зря.

Я сказал ему правду — про парня-боксера, потому что не мог выслушивать про «одинокую Юлю», и о том, что они должны быть вместе. Не сказал только, что это я занимался боксом. И с легкостью ему наваляю, если он не уймется.

Розенберг этого не понял.

Стал рассказывать, что ничего этому боксеру не светит с Юлей, которая весной, стоит только снять карантин, улетит в Европу строить карьеру.

Я понятия не имел о планах Юли, а теперь, когда узнал о них от Розенберга, все равно не имел права требовать, чтобы она, прима-балерина, отказалась от дела всей своей жизни и осталась со мной, в России.

С неудачником. На котором висели два огромных долга.

Вот тогда я и подхватил тарелку с «Шубой», но не впечатал лицо Розенберга в лилово-белые разводы майонеза. Снова сдержался, хотя внутри все клокотало.

Вылетел в столовую, но на пороге услышал мамины слова. Которые только подлили масла в огонь.

Я отдал салат Юле, а сам закрылся в спальне. Вытянул сигарету, зажег ее и выдохнул горячий дым в холодную ночь.

И открыл смс.

«DB11 AMR»

Ничего не значащие для стороннего наблюдателя буквы в сообщении Маяка. А у меня аж под ложечкой засосало от желания стиснуть руль, ощутить мощь вибраций и как скорость вдавливает тело в сидении анатомической формы. Триста тридцать четыре километра в час на максимальных оборотах.

Кому понадобился такой зверь в городе? Кто его хозяин? Мажор, который держит этого зверя в загоне, а выкатывает только, чтобы снимать телок?

Может, если бы мне давали водить, а не держали взаперти без прав, я бы не сделал стойку на этот Aston Martin. А так… У меня даже голова закружилась.

Я пробил цену новой — почти сто семьдесят миллионов рублей. Я не должен был Маяку столько. А загреметь за угон такой тачки можно было надолго.

«Почему такая дорогая? Мой долг меньше».

«Или так, или никак», — моментально отозвался Маяк.

Сейчас он наверняка с семьей, с той седой худой женщиной, тоже за столом и елкой, если евреи вообще отмечают новый год. Кажется, нет. Может, поэтому и ответил так быстро.

А потом пришла Юля и попыталась снизить уровень моего стресса своими объятиями. Вряд ли в ее книжке, которой она верила, написали, что пусть ваша девушка обнимает вас двадцать секунд, и тогда с вас чудом спишут несколько миллионов, а еще через двадцать не нужно будет вставлять голову в петлю. И все станет хорошо.

Объятия не помогли. Только все испортили.

А потом все и вовсе полетело к чертям.

Когда Розенбрег свалил, от мамы я снова выслушал, что только и делаю, что порчу окружающим жизнь. И особенно ей только тем, что родился так рано. Я никогда не знал, как защищаться от таких обвинений. И только сейчас, впервые, наконец-то оскалился:

— А надо было сделать аборт.

Она посмотрела на меня с пробирающим до печенок равнодушием.

И я понял. Я действительно мог не родиться. Если бы что-то или кто-то ей не помешали.

Кажется, я послал ее. Впервые прямым текстом велел убираться из моей жизни и оставить меня в покое.

Не лучший поступок, который никак меня не красит. Но с меня было достаточно. Как только за ней закрылась дверь, я стал собирать вещи. Играть в несуществующую семью с матерью, которая всю жизнь жалела о твоем рождении, было выше моих сил. Разговор с Платоном ничему не помог.

Когда отец Юли ушел, в недрах моего шкафа нашлась бутылка дешевого кислого вина, и я расковырял пластиковую пробку перочинным ножиком, чтобы не идти за штопором на кухню.

Я решил пожить отдельно.

Пока не отдам долг.

«Где?»

Я ждал питерский адрес, какого-нибудь элитного района, но вместо него получил:

«Воронеж».

«Астон Мартин» был даже не в Москве, а у черта на куличках.

Тринадцать часов на поезде. Тысяча двести километров, я сверился с гуглом. И нужно было добраться туда в период карантина и пандемии, когда даже собственную улицу покинуть уже было проблемой.

«Сроки?»

Я осушил половину бутылки, когда прочел ответ:

«Месяц».

Даже подготовка заняла бы ровно вдвое больше времени. Изучить систему безопасности, привычки владельца, распорядок и режим. Машина не портмоне, ее нельзя угнать за считанные секунды незаметно, пока владелец стоит в пробке.

«Время пошло», прилетела вторая смс.

А это значит, что рассиживаться нельзя. Побросал теплые вещи в рюкзак, оглядел разворошенную спальню. На этот раз я задержался в этой комнате дольше, чем в первый раз.

Но остаться все равно не удалось.

Я собирался лечь спать, когда в дверь постучалась Юля.

Я все-таки вручил ей подарок, который уже покупал с предчувствием необратимого. Только не знал, что все будет настолько хреново и валить придется аж в Воронеж.