Книга Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

Внезапная уступчивость властей желаниям епископата, возможно, проистекала из того, что Герек и его окружение вообще поменяли свое отношение к Вышиньскому. В ноябре 1975 года во время беседы с епископом Домбровским Каня заявил: «Если говорить о налаживании отношений, то это возможно только с кардиналом Вышиньским. Кажется, в следующем году он хочет уйти на покой — пусть этого не делает, он еще нужен церкви и народу. Мы готовы ходатайствовать, чтобы папа не принял его отставку… Невзирая на те или иные претензии и жалобы, мы ставим на кардинала Вышиньского, поляка и разумного епископа, который никогда не действовал во вред родине. Некоторые, возможно, очень бы хотели, чтобы он освободил место. Мы же используем все возможности, чтобы никакой интеллектуальный авантюрист не сел в это кресло»[502]. Расположение властей к Вышиньскому простерлось так далеко, что 3 августа 1976 года, в день 75-летия примаса, глава польского правительства отправил в резиденцию архиепископа семьдесят пять роз[503].

* * *

А «интеллектуальный авантюрист» (сиречь Войтыла) тем временем продолжал нервировать режим. В 1975 году на праздник Божьего тела он снова прошелся по вероисповедальной политике государства: поприветствовал всех, кто не испугался открыто выразить свои религиозные чувства, упомянул о властном запрете ходить процессией по маршруту от Вавеля к кафедральному собору на Главном рынке и ободрил родителей, пострадавших на работе из‐за того, что их дети посещают храмы.

Войтыла говорил также о росте числа разводов, видя причину этого в привитии светских норм жизни; говорил о неуважении молодых к родителям, пеняя на устранение католического воспитания из школьных программ и отход молодежи от церкви; настаивал на необходимости строить новые храмы. Послушать его собралось до 45 000 человек[504].

В ноябре 1976 года, воспользовавшись приездом в Варшаву по церковным делам, архиепископ встретился на квартире Цивиньского с членами Комитета защиты рабочих — первой открытой оппозиционной организации в стране.

Комитет возник двумя месяцами ранее для защиты рабочих, подвергшихся репрессиям из‐за участия в июньских протестах. Дело в том, что Герек вернулся к методам Гомулки, и 25 июня 1976 года правительство объявило о новом массовом поднятии цен. Это вызвало очередные волнения и забастовки. Самый драматичный оборот события приобрели в Радоме, Плоцке и на тракторном заводе «Урсус» под Варшавой. Вновь горели парткомы, а на улицах разыгрывались сражения манифестантов с милицией.

Памятуя о судьбе предшественника, Герек не стал идти на обострение и отозвал повышение цен, но это не избавило рабочих от арестов и судов. Тогда в сентябре 1976 года диссиденты основали Комитет защиты рабочих, чтобы оказывать преследуемым финансовую и юридическую помощь. По предложению Куроня Комитет не только не стал укрываться от властей, а, наоборот, выпустил декларацию с адресами и телефонами всех своих членов. Сбылись опасения власть имущих — диссиденты развернули открытую борьбу.

Партийцы не собирались молча на это взирать. Против оппозиционеров применили давно проверенные меры воздействия: нападения «неизвестных лиц», профилактические аресты на 48 часов, налеты крепких ребят на подпольные типографии, разнообразные провокации. Но Герек не мог просто арестовать весь Комитет, как сделал бы Гомулка: зависимость от западных кредитов принуждала его к осторожности.

Диссиденты пользовались финансовой поддержкой эмиграции и профсоюзных организаций на Западе. Часть духовенства также сочувствовала им. Оппозиционные собрания и голодовки протеста в храмах получили такое распространение, что Сейм вынужден был ввести в административный кодекс запрет на любые массовые мероприятия в церквях, кроме имеющих непосредственное отношение к религии.

В целом епископат сторонился активистов Комитета. «Наша задача — более длительная борьба, — сказал корреспонденту журнала „Ньюсуик“ помощник одного из польских архиепископов в 1979 году. — Честно говоря, мы не заинтересованы в спорадических выступлениях»[505]. Книги Цивиньского и Михника не изменили ситуацию — церковь продолжала следовать «юлиановской» политике, не признавая других центров сопротивления, кроме себя. В какой-то мере этому способствовали сами диссиденты, отнюдь не разделявшие мнения о поляках как о католическом народе. Они готовы были протянуть руку клиру как врагу коммунистов, но имели совершенно другое представление о будущем Польши.

В такой ситуации визит Войтылы к Цивиньскому выглядел вызовом не только государству, но и епископату. Впрочем, едва ли сам митрополит разделял подобное мнение. Перед встречей он поставил условие: никаких собраний. Ему просто была интересна организация, к которой имел отношение Цивиньский, не более того. Он не собирался, конечно, следовать примеру послевоенного духовенства и сотрудничать с антикоммунистическим движением.

По статусу напротив кардинала должен был сидеть какой-нибудь заслуженный деятель, вроде социалиста с семидесятилетним стажем Эдварда Липиньского или главного капеллана скаутских отрядов в движении Сопротивления Яна Зеи (к последнему кардинал испытывал особые чувства: тот вел первые ясногурские реколлекции для епископов, в которых участвовал Войтыла в ранге прелата[506]). Но архиепископ хотел послушать тех, кто задавал тон в Комитете, а не служил, так сказать, живым символом. Цивиньский выбрал четверых: литературоведа Яна Юзефа Липского, историка Антония Мацеревича, биохимика Петра Наимского и уже знакомого митрополиту Яцека Куроня. Самым старшим и известным здесь был Липский — участник едва ли не всех диссидентских выступлений с 1956 года, человек огромного авторитета среди нонконформистской интеллигенции Варшавы. Остальные трое были моложе и свою деятельность начинали в скаутском движении. Но если Куронь (единственный, так сказать, профессиональный «революционер», ибо после отсидки никак не мог устроиться на работу) когда-то выступал под знаменем марксизма-ленинизма, то Мацеревич и Наимский в бытность вожатыми делали упор на патриотизм и традицию. Таким образом, если добавить к этим людям самого хозяина квартиры, перед Войтылой предстали деятели всего идейного спектра в Комитете.

Кто мог вообразить тогда, что через сорок лет наследники политических воззрений Куроня и Липского окажутся под прицелом у единомышленников Мацеревича и Наимского, которые возьмутся строить «истинно независимую» католическую Польшу, обращаясь к учению церкви и Иоанна Павла II… Но пока они действовали заодно, и Войтыла беседовал с ними о патриотизме и морали.

Встреча не укрылась от глаз работников госбезопасности, которые под верхней одеждой кардинала не разглядели сутаны и решили, будто иерарх приезжал к оппозиционерам конспиративно, чтобы поучаствовать в заседании антигосударственной структуры. Каня, поставленный об этом в известность, немедленно устроил скандал секретарю епископата Домбровскому. Последний, однако, не растерялся и обвинил тайные органы в нарушении прав человека, одно из которых — свобода передвижения[507].