Книга Рузвельт - Дилан Лост

— Спокойной ночи, Котенок, — он поцеловал ее в щеку и крепко сжал в объятиях, прежде чем опустить обратно на пол.

После того, как Китти почистила зубы, мы с ней уложились в кровать. Я тихо напевала ей «Ложку, полную сахара», последнее время ей нравилось засыпать под песни Мэри Поппинс.

— Я тебя люблю, солнышко, — проворковала я, склонившись над ней.

— Я тебя тоже, Тэдди. Сильно-сильно. — сонно ответила она.

Аккуратно отбросив щекотящую ей нос светлую кудряшку, я от всей души позавидовала Китти — ее детской невинности и простоте. Такие малютки, как она, живут только в одном месте — в нем есть «здесь» и «сейчас», и больше ничего. Ей не нужно думать, что будет завтра, или вспоминать, что было вчера. Я надеялась, что пройдет время, и она будет помнить о своем детстве только все самое хорошее — колыбельные на ночь, игры в прятки и ванильное мороженное. И я надеялась, что ей никогда не придется быть запертой в Мидтауне, как в клетке.

Дождавшись, когда Китти уснет, я осторожно поцеловала ее в щеку и выключила ночник у кровати. Спустившись вниз, я увидела из окна Мэгги, курящую на крыльце.

— О, привет, Крошка-Тэдди. — улыбнулась мне сестра. — Ты все еще не куришь?

— Не курю.

— Ну да, точно. Ты теперь по другим взрослым штучкам.

— Ты про ловлю пьяного Джека на ступеньках лестницы? Или про подготовку к будущему статусу бездомного?

— Я про твою первую любовь, глупышка, — рассмеялась Мэгги.

Откровенное заявление сестры вогнало меня в краску.

— Ну не стесняйся! — она легко потрясла меня за плечи. — Расскажи все как на духу старой тетке Мэг. У меня же ворон на спине вытатуирован. Знаешь, что он означает?

— Что?

— Мудрость! — гордо объявила Мэг. — Ну либо войну, злобу и разруху. Что-то из этого.

После короткого смешка я вдруг стушевалась. Сестра легко дернула меня за хвост, намекая признаться.

— Я боюсь, Мэг. Боюсь влюбляться.

— О, ну в таком случае у меня для тебя плохие новости, сестренка. Ты ведь ужевлюбилась по самое не хочу. — Мэгги выбросила окурок сигареты в пепельницу. — Слушай, я не истина в последней инстанции и черта с два хоть когда-нибудь ей буду. Я до сих пор вообще не знаю, как жить эту жизнь, и что к чему. Я знаю только, что тебе уготовано сделать еще столько ошибок, что к моему возрасту они будут лезть у тебя через задницу.

Я рассмеялась. Разговоры с Мэгги по душам всегда были такими — очень много слов «задница» и дыма от сигарет.

— Если по чесноку, Тэдди, то жизнь знатно поиздевалась над тобой, засунув в эту неадекватную семейку, но оглядываясь в прошлые деньки, я что-то никак не могу припомнить, как мы вообще без тебя тут жили. И дело даже не в том, что мне после родов напрочь отшибло память. Просто… я правда не помню, даже представить не могу. Ты ворвалась в этот дом и сделала Картеров теми, кто мы есть сейчас.

— А Артур? — задалась вопросом я. — Что станет с жизнью Артура, если в нее вдруг ворвусь я?

— Не знаю, Тэдди. Могу сказать только одно — если бы по его душу вдруг пришла я — ему бы пришлось терпеть курящую как паровоз лесбиянку с сомнительными татуировками и ее несносное, вечно нерасчесанное чадо. Так что ты не самое ужасное, что могло бы с ним случиться. Смекаешь?

— Честно, Мэг?

— Валяй.

— Над комплиментами тебе еще придется поработать.

Мэг рассмеялась и сказала проваливать с крыльца, пока она мне не наваляла. Перед уходом я поцеловала ее в щеку.

В кровати я ворочалась с одного бока на другой, как одержимая Дьяволом. Одна подушка была слишком мягкой, другая — слишком твердой. После пяти минут беспрестанных ерзаний даже я со своим скудным умом и полной неспособностью строить логические цепочки медленно пришла к выводу, что моей бессоннице могла быть лишь одна причина.

Артур.

Артур и воспоминания о его длинных пальцах, гладящих мое лицо.

Я сходила с ума от того, что нас разделяют всего-то хиленький потолок гостиной и дощатые полы моей комнаты, в которой было так жарко, что пришлось настежь открыть все окна.

Под грудой одежды в комоде спрятаны часы, которые с начала лета так и не забрал у меня Артур. Они могли бы стать отличным поводом заглянуть к нему на первый этаж. Но что я могла ему сказать?

«Эй, Артур, у тебя последнее время нет проблем с карманными? Если что, то твои часы у меня, и ты можешь заложить их в ближайшем ломбарде в любое время!».

Слишком жалко. Даже для меня.

В надежде сократить расстояние между мной и Даунтауном я сползла с кровати на пол. Легла на живот и приложилась щекой к половицам, представляя, что легкая вибрация, которая от них исходит — это эхо дыхания Артура.

Вдох-выдох, вдох-выдох.

У меня, кажется, поехала крыша. Но я все равно прислушивалась.

Вдох-выдох.

Когда в дверь моей комнаты постучались, я сразу поняла, что это санитары пришли забрать меня туда, где мне теперь самое место. В психушку. Надеюсь, там хорошо кормят, потому что я буду очень скучать по подливке Мойры!

Поднимаясь на четвереньки, я успела удариться головой об кровать. Путь до двери сопровождался хороводом звездочек у меня перед глазами.

Сначала силуэт Даунтауна в футе от порога комнаты казался очередным шизофреническим выбросом моего больного мозга. Но затем он улыбнулся и сказал мне:

— Привет, Рузвельт! Давно не виделись.

Надеюсь, у меня не отвисла челюсть. Я едва не станцевала джигу прямо в тот же момент, когда осознала, что Артур действительно стоял передо мной.

— Привет, Даунтаун! — воодушевленно выдала я.

Будто все в порядке, и мы постоянно беседуем посреди ночи у порога моей комнаты.

Я додумалась сделать шаг назад, чтобы впустить его. Поразмыслив пару секунд, Даунтаун решился ступить внутрь.

— Надеюсь, я тебя не разбудил?

— Нет. Я была только на триста тридцать третьей овце. А в сон меня обычно клонит на триста тридцать четвертой.

— Значит, я вовремя.

— Это точно. У тебя что-то случилось? — заволновалась я.

— С чего ты взяла?

— В прошлый раз тридцать минут на нашем диване стоили тебе брюк. Может, теперь пострадала рубашка? Ну или конечность.

— Я вроде бы цел, — Артур мимолетно окинул себя взглядом.

Даунтаун был даже больше, чем просто цел. На рубашке ни единой складки, на брюках красовались стрелки, словно он отпарил их пять минут назад. Самое настоящее совершенство.

Тем же совершенством он застыл посреди моей комнаты, совсем не выписываясь в ее интерьер.

Чем дольше я на него смотрела, тем нелепее он выглядел. Высокий, стройный, с этой своей идеальной осанкой, стоящий на пушистом ковре посреди мебели, которая вдвое старше него. Все равно что обнаружить скульптуру Ренессанса на каком-нибудь богом забытом блошином рынке.