Книга Игра Хаоса. Книга пятая - Алексей Свадковский

Взмах крыльев, и парящий гигант, не уступавший ростом Пирамидоголовому, чуть опустился. Тело Санхары взмыло вверх, а зеркало в ее руках лопнуло и осыпалось вниз осколками. Она дергалась от боли и зажимала глаза руками, будучи не в силах смотреть на того, кто сейчас парил в воздухе.

– Посмотри на меня, – слова повеления выше ее воли, и тело предало. Ее руки бессильно опустились по бокам, а глаза невольно нашли того, кто отдал ей приказ.

– Покажи мне свою жизнь, – новый приказ, и история ее жизни, проклятая и давно забытая, вновь воскресает перед Санхарой…

Она прижимается к матери, тихо плачущей возле стены.

– Мама, мама, ну не плачь! Смотри, мне дядя дал монетку, и мы сможем купить сегодня еду!

Рваное серое платье все в дырах и следах заплат. Вечный голод, а с ним и холод. Насмешки и побои. Уличные мальчишки, сытые, тепло одетые, вышедшие из своих уютных домов, показывают на нее пальцами и радостно улюлюкают:

– Смотрите, крыса! Ату ее, ату!

Погони по улицам города, камни, летящие ей в след – она уже давно с этим смирилась и привыкла. Главное, с нею была та, что ее любила и заменяла собой весь мир. Мама. Ее сухие, уставшие руки, похожие на ветки старого дерева, были самой лучшей защитой для нее и согревали теплее шерстяного одеяла. Ее глаза, уставшие и потемневшие от нужды и слез, горели для нее ярче звезд, что усыпали небо.

А потом ее не стало: слишком холодная зима, ветер, они бродили с ней по улицам опустевшего города от двери к двери в поисках кусочка тепла, и отовсюду их гнали. Мама заболела, много и долго кашляла, и Санна, отчаявшись, бросилась к городскому врачу, зажимая в ладошках пару несчастных медков – все их богатство.

Стук в тяжелую дверь, дыхание тепла, вырвавшегося изнутри дома, ее лепет, протянутые вперед медные монеты и пинок, вышвырнувший ее за порог дома. Медяки катятся по мостовой, а она заходится в плаче от обиды на этот несправедливый мир. Обиды на свою жизнь, где не было и просвета тепла и добра.

Тело мамы она укутала пледом, словно пытаясь хоть напоследок дать ей тепла, которого ей не хватило при жизни. Пара медяков на веки зарыли ее глаза и послужили платой могильщикам, обходившим город в поисках тех, кто не смог пережить ночь.

Вместе с мамой в ней умерла частица души, в которой было все доброе и светлое, что любовь матери зародила в ней. Она стала той, кем ее называли люди: настоящей крысой, уличной хищницей, не верящей и не боящейся никого. И всегда готовой пустить свои клыки в ход. Кражи, грабежи, а потом и первая кровь – вспорола брюхо ублюдку, попытавшемуся изнасиловать ее. Этот мир ненавидел ее, и она с лихвой возвращала ему всю ту боль и ненависть, что сама испила полной чашей. И когда однажды перед ней раскрылись врата, обещавшие силу, власть, перемены, она без раздумий шагнула вперед.

Школа улиц сослужила ей добрую службу: «Не верь, не бойся, не проси» – были ее главным девизом. Со временем она смогла собрать таких же как она отверженных, отчаянных и не кому не нужных. А потом началось их служение тому, кто за чужие жизни и боль щедро платил силой…

– И ты со временем стала такой же, как и те, кто причинял тебе боль.

– Они все заслужили это! – Санхара яростно выкрикнула в лицо серафиму. Воспоминания, пробужденные им, жгли душу, а на глазах появились предательские слезы. Картинки детства, лицо мамы – она давно изжила, изгнала из себя это все как слабость, но теперь они вновь вернулись к ней.

– Возможно, те люди и вправду заслужили свою кару: врач, предавший свой долг ради блеска монет, город, в котором нет места для людей… Но ведь и ты убивала совсем не тех, кто причинил тебе зло.

– Я служила Хаосу и несла его волю! – Дева Боли не сдавалась: она не могла и не хотела признать свою не правоту.

– И снова нет, – голос Эррубиэля полон грусти. – Ты служила лишь себе и своим желаниям. Хаос дал тебе лишь силу, а все остальное ты делала сама.

Санхара еще что-то хотела возразить но… она знала правду.

– Что меня ждет? – в голосе ее не было раскаянья. Она понимала и принимала свою судьбу. Где-то в глубине души Дева всегда знала, что расплата за все содеянное ею когда-нибудь наступит, но она не ждала, что это будет так скоро.

– Небытие или перерождение. Ты можешь окончательно исчезнуть, раствориться в пустоте, окончательно покинув этот мир, или переродиться, став демоном. Тогда ты утратишь остатки человечности, все то хорошее, что когда-то в тебе было, забудешь всех и вся. И станешь одной из тварей в ночи, не видящих солнца.

Санхара задумалась ненадолго. Она слишком устала от всего. Тьма, смерть, боль, пресмыкание и ненависть – то чем и ради чего живут демоны. Только не так! Что угодно, но только не это! Лучше забвение и пустота, но не бесконечный ад.

– Хорошо, да будет так.

Копье вновь возникло в руках серафима, легкое прикосновение, и пламя охватило тело Санны. Боль заполнила ее разум, пламя пожирало ее плоть – а у нее перед глазами вновь возникло лицо мамы, молодой и красивой, такой, какой она ее не видела никогда. Ее руки крепко обняли дочь, унимая боль.

– Тише, моя девочка. Тшшш… все будет хорошо.

– Мама, а ты больше не умрешь?

– Теперь уже нет. Теперь мы будем вечно с тобой вместе. А пока поспи, моя хорошая, поспи…

Легкие песчинки праха – то немногое, что осталось от предводительницы Дев Боли – опускались на землю. Эррубиэль проводил их взглядом, спустился вниз, по его телу пробежала волна преображения, и вместо восьмикрылого гиганта на землю опустился юноша, сжимавший в руках посох пастуха.

Он неспешно пошел к ассирэю, все еще плененному Сетью страданий, попутно убирая следы недавней схватки. Взмах руки – и на месте обгоревших проплешин на земле появляется зелень травы, новый взмах – и из огромной вспученной ямы, где умер подземный червь, призванный Санхарой, вылетели желтоватые кристаллы талиина, от которых во всю вился густой темно-желтый дым. Прикосновение посоха к ним, и они рассыпались кусками сажи и пепла.

Наконец серафим подошел к зверю. Новый взмах посоха, и прочная сеть, сумевшая устоять перед клыками и когтями Стража богов, начала распадаться на куски. Красные кристаллы с вырезанными на них символами власти, оторвавшись от земли, подлетели к Эррубиэлю, и он коснулся каждого из них посохом, очищая от печати подчинения: сотни плененных душ смертных радостными огоньками устремились вверх, возвращаясь в эфир к колесу обновления и новым жизням.

Освобожденный ассирэй тяжело и трудно дышал. На шкуре алели кровавые борозды – остатки сил были досуха выпиты сетью, брошенной демонессой. Серафим, видя это, слегка коснулся своим посохом мантикоры, и ее тело на время охватила волна силы, излечившая раны и вновь вернувшая силы изможденному прошедшей схваткой Стражу богов.

С земли уже поднялся не зверь, а его хозяин. Игрок, хаосит, тот, с кем у Гнева Паладиуса всегда был короткий разговор. Но не в этот раз.