Книга История Сибири. От Ермака до Екатерины II - Петр Словцов

Во всяком случае, историческая подлинность обязывает отнести общее обращение Камчатки к третьей миссии, которая там явилась в 1745 г., во исполнение указа, в 1742 г. состоявшегося.

3. Духовные миссии в Пекин.

Вселенский помысел Петра о распространении православия в землях китайских сколь ни величествен, доныне не осуществился, по скудельным ли сосудам, которым вверялась тайна благочестия, или по неготовности духа гобийского и загобийского. Там особые небеса, особые стихии жизни, даже животной, свои заблуждения вместо истин, утвержденные тысячами времен и миллионами отживших поколений, следственно, для возрождения поколений живых требуется время благоприятное, когда бы народная образованность возвысилась над тысячелетними верованиями, поняла тщету их и ощутила жажду к идеям высшего духовного порядка. В такое время воссияет с неба день спасения, лишь бы от севера явились души безмездные, души, водимые духом апостольства. Между тем пускай срочные духовные миссии предуготовляют стези провидения, пускай устилают стези сии взаимными связями, как вайями, до сближения двух великих государств.

Здесь заметим исторически, что первая миссия под начальством Илариона Лежайского, приехавшего иеромонахом в Тобольск с митрополитом Иоанном Максимовичем и, при производстве в чин архимандричий, пожалованного митрою, отправилась в 1714 г. в Пекин, где принята не только с отличным уважением, но и с радушием, по признательности к миролюбивой политике Петровой, не меньше и к обязательному приему китайских посланников, ездивших к Аюке-хану. Во вторую миссию назначался Иннокентий Кульчицкий, для сей цели в 1722 г. посвященный в епископа, но на китайской границе два раза не принятый, сперва под двумя маловажными предлогами, требовавшими особого рассмотрения о перебежчиках и о разграничении, а во второй раз, в 1726 г., потому, что Иннокентий в письме сибирского губернатора назван великим господином и что прежние два дела еще не кончены. Иезуиты нашептывали под ухо пекинского министерства, Двор Пекинский хитрил против старого соседа; но, когда время обнажило эту группу, нельзя не задуматься о коварстве братского ордена Иисусова, опасавшегося соперничества в лице мужа, который ехал на служение Иисусу, а не для происков у богдохана. Впрочем, в деле Божием приличнее придержаться той беспристрастной мысли, что, конечно, не приспело время открытию двери во языки. Итак, вторая миссия поручена зауряд архимандриту Антонию Платковскому, который в 1729 г. уехал в Пекин с братией, с причтом и тремя учениками языков и который в 1731 г. отдельно возвращен из Пекина[184], как бы в наказание за клеветы против блаженного Иннокентия, если в самом деле он клеветал. Третью миссию составлял, с прибавкою братии и троих учеников, архимандрит Посольского монастыря Иларион Трусов, бывалый в Пекине при караване в звании иеромонаха. Для умножения православных христиан в столице деизма и буддизма, архимандриту отпускались из казенного каравана деньги на кресты, на образа и на содержание китайцев новокрещеных; правительство поддерживало мысль Петра Великого, бросало семена на китайской земле, но плоды скоро засыхали. Иларион там скончался в 1741 г. Один плод, и тот посторонний, увидели по части лингвистики в успехах ученика Рассохина, которому по возвращении из Пекина, в 1741 г., поручено вместе с обрусевшим китайцем Ф. Петровым обучать китайскому и маньчжурскому языкам при Академии наук[185].

4. Самосожжения.

При усилиях, какие делала Тобольская иерархия вместе с викариатством для обращения язычников подданных и заграничных, она, конечно, неравнодушно видела около себя отторжения коренных чад Церкви, и, что удивительнее, во время митрополита Феодора толь ревностного к христианскому благочестию. Бедственные самосожжения закурились между Тарой и Тюменью, двумя городами, в которых издавна запали коренные старообрядцы. В 1722 г. близ слободы Каркиной (Ишим) в пустыне какого-то Смирнова сожглось неизвестное число раскольников, также — близ слободы Атбашской в деревнях Выровской и Зырянской, а в 1724 г. за Пышмою — 145 душ, прочие же разбежались. Толь отчаянное самоистребление надобно приписывать не одному упорному ослеплению, но и духу времени. Вместо того, чтобы врачевать отпадших детей Церкви, как больных, кроткою и сострадательною беседою, тогда смотрели на них с отвращением, даже с остервенением; но истина худо произносится устами желчными, худо и слышится ушами обиженными, и чтобы расстаться во вражде, довольно оскорбительного слова и оскорбленного слуха. При таком разладе умов раскольники бегут от стыда, каким в России их преследуют, в Сибирь, а в Сибири (ук. 28 июля и 15 октября 1722 г.) ловят их для отсылки в Рогервик; естественно, они прячутся у добродушных мирян, и в скорби, которая умеет быть увлекательною, внушают им тайну лжеучения за истину гонимую. Язва слабоумия раздраженного опасна! Она тем более заражает, чем менее исцеляется. Синод, по случаю сибирских бедствий самосожжения, в 1726 г. (15 января) в пастырском увещании сетует против лжеучителей раскола, что они, презрев закон Божеский и естественный, вовлекают людей простодушных в самовольную погибель. Это истинно, но, чтобы вдохнуть истину в души помешанные, требуется от местных увещателей орган кроткий, терпеливый и сердечный.

5. Строгости.

Кстати здесь упомянуть, как поступали тогда с оскорбителями церковных уставов и благочиния. В 1726 г. якутский служивый Сургучев судился за дерзкие речи против уставов Церкви. Из производства дела (сенат, ук. 27 марта) видно, что отступник после увещаний был жжен в Тобольской губернской канцелярии и остался при своем заблуждении. Это случилось чрез 37 лет после сожжения в Москве еретика Квирина Кульмана. Сургучев послан в Соловецкий монастырь, впредь до исправления.

6. Просвещение, или грамотность, в состоянии духовенства.

Изложив ход и дух просвещения христианского в Сибири, мы обращаемся к просвещению учебному, по состояниям, начиная с духовного.

Духовные, первоначально переселявшиеся из России в Сибирь, передавали своим детям знание в церковной азбуке, уставом или полууставом переписываемой, труднейшей, чем алгебра[186], потом в чтении псалтыри и церковных книг, вместе с тем и в пении, как в поэтическом восклицании души к ея виновнику. Огонек грамотности долго таким образом горел и не разгорался под семейственными кронами, пока устроились монастыри и архиерейские домы, в которых, без сомнения, имелись экземпляры печатной в 1637 г. азбуки Бурцева и последовавших изданий. Около настоятелей монастырских, как начальников известного числа церквей, по неизбежной надобности завелись досужие наставники юношей; а когда архиереи, уроженцы малороссийские, стали приезжать в Сибирь с учеными духовными, искусными и в иконной живописи, сии лица, особливо с 1722 г., когда явились вновь отпечатанные буквари и катехизисы, уделяли свои досуги на обучение юношества церковному кругу и приятному мастерству. Так, напр[имер], мы знаем из достоверных известий, что в Иркутском Вознесенском монастыре было училище на содержании епископа Иннокентия Первого, и тут же другое училище для монгольского языка при известном архимандрите Платковском. Тем более ревновали о распространении грамотности пастыри Западной Сибири, как окружаемые нарочитым числом людей учившихся. Припомним киевские рапсодии.