Книга Дурман для зверя - Галина Чередий

Что же, выходит, наши пути разошлись окончательно. Стало так бесконечно тоскливо. Что у меня осталось теперь? Кто? Этот как-бы-отец, который неизвестно где пропадал всю мою жизнь, да и сейчас, подсказывает мне интуиция и его реакция на мои вопросы, проявился не из-за внезапно вспыхнувших родительских чувств или раскаяния.

— Федор, встреча с вами превратила жизнь моей матери в кошмар. Мой отец… Марат, всегда подозревал, что я не его ребенок. Как и все вокруг. Он до сих пор ее ревнует и устраивает ад.

— Я уже знаю об этом, — ответил он, глядя на мне все так же с нечитаемым выражением лица.

— И?

— «И» что? Чувствую ли я себя виноватым? Нет, Аяна. Тебя, может, это и задевает, но я твою мать не насиловал и ни к чему не принуждал. Мы были молоды, пересеклись случайно, разошлись без всяких сожалений. Оглянись, вокруг ежедневно происходят тысячи таких историй. Да ты сама-то сколько раз проходила через подобное?

Вообще-то, ни разу. Но какое ему дело.

— Мою мать зовут Майя, — зачем-то сказала я, вглядываясь в это невозмутимое красивое лицо в ожидании хоть чего-то. Не дождалась. — Но ведь это неважно, да?

— Только если важно для тебя.

— Моя жизнь из-за этого всего тоже была не сахар.

— Это я тоже теперь знаю, — сухо кивнул он. — Чего ты хочешь? Мести? Скажи — и получишь.

Хотела ли я возмездия за все свои детские обиды и мучения? Да нет, пожалуй. Уж не в качестве какой-то подачки, типа откупа за его право не возвращаться к этой теме больше, чего он явно желал. Ну что он сделает? Убьет Марата? Покалечит? Это что, сделает меня счастливее? Заставит забыть? Или обрадует мою мать? Вот уж точно нет.

— А вы богаты, Федор? — прищурилась я.

— Достаточно, чтобы дать тебе почти все, что ты могла бы попросить, — усмехнулся он понимающе. Да ни черта ты не понял, зверь.

— Тогда я прошу вас дать моей матери денег. Много денег.

— Сколько? — деловито спросил он. — Миллион? Два? Три?

— Пять! — выпалила я, прищуриваясь еще больше в ожидании отказа.

— Хорошо, — согласился он и не моргнув. — А тебе?

— Что мне?

— Ты хочешь некую сумму сразу?

— В обмен на что?

Как же тошно. Вот это разговор неожиданно обретших друг друга ближайших родственников? Больше смахивает на торговлю. Он мне деньги — я ему… что?

— На согласие жить здесь, со мной, и делать все, как я скажу.

Противно и смешно. Выбралась из одного такого вот дерьма, чтобы врюхаться в то же самое. У этих оборотней что, совсем нет никаких нормальных отношений или потребности в чувствах? Но, с другой стороны, какое же облегчение, что он мне тут про покупку дочерней любви хоть задвигать не стал.

— Недалеко же вы ушли от Уварова, — не стесняясь правды, сказала ему, горько рассмеявшись, и впервые его щека заметно дернулась, и в глазах вспыхнул гнев. Ненадолго.

— Ему у тебя тоже будет возможность отплатить, — это он произнес осторожно, будто я была чем-то непредсказуемым и взрывоопасным.

— Нет. Мне это не нужно, — покачала я головой. Забыть. Выбросить из головы, из памяти тела.

— Мне нужно, — отрезал Федор.

— Что он вам сделал?

— Думай лучше о том, что он сделал тебе, — его рот презрительно искривился. — Обращался как с мусором, унижал, насиловал. Сделал своей подстилкой, вещью для секса.

А ведь мужику прямо-таки вкрай надо, чтобы я Захара люто возненавидела.

— Не насиловал. По сути. А все остальное… я не мстить, а забыть хочу. Напрочь.

— Что же, меня это вполне устраивает, если это включает твое проживание здесь и следование моим при… советам.

Пока вреда в том, чтобы согласиться, не вижу. Куда мне податься в любом случае? Домой, в глушь?

— Включает. — Ага, покажите, где нужно кровью расписаться.

— Замечательно, — вежливо, именно, бл*дь, вежливо, как заключив удачную сделку, улыбнулся он. — Ну что же, сейчас я велю Лионелле принести тебе что-то из ее вещей, и вы сможете отправиться по магазинам. Под охраной, естественно.

Он поднялся и, не оборачиваясь, пошел к двери, словно я перестала его интересовать. И то верно. Чего хотел — добился, засим разрешите откланяться.

Глава 37

— Милютин — это тот самый господин, что привез тебя сюда, чудом оказавшись на месте аварии? — Зеленые глаза моей матери стали подобны толстому слою непрозрачного стекла, под которым не разглядеть истинных эмоций, хоть разбейся. Лишь почти неуловимый, мгновенно растворившийся в больничном запахе аромат раздражения и… возбуждения?

Было время, я реально восхищался этой непрошибаемой невозмутимостью, но сейчас… такое ощущение, что она уничтожает всю пригодную для дыхания атмосферу вокруг себя, делая ее неживой. А я, похоже, был инфицирован вирусом эмоций под названием Аяна. Эта инфлюэнца встроилась в мою ДНК, въелась в каждую клетку, превратила в мутанта, что больше не в состоянии существовать в окружении этой проклятущей невозмутимости, я здесь больше не функционирую.

— Мама, ты ведь не можешь не отдавать себе отчет, что если есть некто, откровенно враждебно настроенный к нам, я должен знать об этом все.

— Я отдаю себе отчет, что непонятная и не присущая тебе прежде импульсивность толкает тебя на действия, разрушающие твое же будущее. И вместо того чтобы думать об этом, ты почему-то отвлекаешься на мелочи, не заслуживающие внимания.

Ничто не способно сбить этот ледокол с курса!

— Разрушена, надеюсь, окончательно лишь та картинка моего будущего, что ты нарисовала себе. Ты. Себе. Моего там не было ни единого штриха, если подумать.

Зачем вообще это говорю? Бесполезное колебание воздуха.

— Что за трагично-безвкусные сравнения и бредовые выводы, Захар? Начинаю задумываться о том, что травма не проходит для тебя без глубоких последствий и помощь психиатра будет нам весьма кстати.

— Неужели? И как ты намерена это провернуть? Потребуешь обколоть меня тут чем-нибудь позабористее и доставишь к «своему» мозгоправу? Это не поможет, мама.

— Захар, тебе не кажется, что ты уже все границы переходишь? Кто я, по-твоему? Враг тебе?

— Ты — София Уварова, моя мать и женщина, известная не только мне своим умением добиваться от всех вокруг желаемых тобой результатов, невзирая ни на что. Даже на откровенное сопротивление и неприятие, навязываемого тобой. И так как я твоя плоть от плоти, то повторю свой вопрос: что между тобой и этим волком?

С чем мне придется иметь дело, когда я пойду к нему за моей кукляхой? За этим моим чертовым сердечным стимулятором, что шарахнул бешеным разрядом и превратил эту мышцу, качающую кровь за ребрами, в нечто большее. И теперь без этих самых разрядов прямиком из их источника сейчас там растекается ледяное онемение. Словно мне уже без них и не жить. А между нами и так достаточно наворотилось и без всяких подержанных временем, присыпанных пылью чужих косяков обстоятельств. Ладно, не само наворотилось, но сделанного уже не отменишь.