Книга Голубая кровь - Олег Угрюмов

Приближался к нему с обнаженным раллоденом Килиан.

Пятилась У на, которая даже не стала разбираться, что к чему. Впрочем, Уны больше не было. На самом деле отступала от него царица Газарры, Ирруана и Шэнна — Аммаласуна. А такой он не знал и, что нужно говорить ей, не представлял. Как не представлял, что можно сказать брату, готовому убить его во второй раз.

Руфу было горько.

Вторая стрела ударилась о панцирь Алакартай и отскочила от него.

— Теплый прием, — сказал он и сам удивился, как неприятно было губам шевелиться. Ему не хотелось больше говорить. Ему хотелось думать.

— Злой дух! — завопил лучник, чей выстрел попал в цель, но не поразил врага. — Он неуязвим!

— Именем Суфадонексы и Ягмы! — воззвал кто-то.

Руф повернулся к Килиану и Уне, замершим в нескольких шагах от него. Немигающие темные глаза уставились на царицу. .

— Мы по разные стороны, — глухо пророкотал голос из-под шлема. — Как жаль.

И он спрыгнул со стены.

Аммаласуна ахнула, прислушиваясь. Однако не было ни звука падения тела, ни крика, ни даже сдавленного вздоха. Ничего, что должно было быть слышно…

Килиан стоял белее полотна.

— Мы по разные стороны, — внезапно прошептала девушка. — И я это сделала своими руками.

— Руф!!! — закричала она в темноту ночи. — Руф! Прости! Вернись!

Люди внизу замерли, не понимая, что происходит с их повелительницей. Заколдовал он ее, что ли? Или на самом деле душа Кайнена являлась о чем-то предупредить. Но тени такими не бывают — ни в одной легенде не сказано, чтобы от теней стрелы отскакивали.

Ходячий мертвец…

Это всегда страшно и подлежит немедленному и окончательному умерщвлению.

Люди волновались и обсуждали, стоит ли идти отлавливать чудовищ прямо сейчас или не высовываться из-за стен. Спасибо, что никто не пострадал, чего уж самим напрашиваться на неприятности?

— Прости, — прошептала У на. — Я не стала слушать тебя, а ведь это действительно был ты. Я упустила единственный шанс, о котором столько просила.

Килиан подошел к ней и обнял за плечи. Она не стала уклоняться.

— Ты веришь ему?

— Что он Руф? Да.

— Нет, что чудовища добрее нас и хотят, мира.

— Нет, конечно. Это ведь Руф. Он всегда жил под другим небом.

С завтрашнего дня начинай готовиться к самой страшной войне, какую только можешь себе представить.

4

Аддон Кайнен никогда не думал, что старики могут быть такими выносливыми. Сперва он уговаривал Каббада не следовать за ним, утверждая, что прорицатель просто не выдержит бешеной гонки, однако спустя какое-то время следил только за тем, чтобы не отставать от своего друга.

Они загнали двух коней, как на крыльях несясь к Южному рубежу. И если у таленара хватало сил думать, то он думал именно о том, кто из них двоих более достоин называться великим воином. Каббад сидел на коне непозволительно свежий и бодрый, а Аддон держался из последних сил.

Когда на одной из коротких остановок он снял со своего рыжего иноходца попону, то ее пришлось выкручивать, настолько она пропиталась потом. Благородное животное качалось от усталости и закатывало глаза.

Им повезло, что на дороге встретился отряд эстиантов, идущий из Газарры. Узнав таленара, они безропотно дали ему свежих лошадей, а рыжего пообещали привести в цитадель в целости и сохранности. Кайнен был этому обстоятельству весьма рад, так как привязался к рыжему, которого несколько неосмотрительно назвал Ажда, тем самым намекая на его связь с огненноглазым Ажданиокой, прекраснейшим из бессмертных Рамора — повелителем пламени.

Они спешились у ворот Каина перед рассветом, и Аддон принялся рукоятью меча изо всех сил колотить в бронзовые ворота.

— Это еще что за демона принесло?! — спросил сверху грозный голос, отчетливо слышный в предрассветной тиши. — Сейчас отведаешь и стрел, и огня.

— Это я, таленар Кайнен! Открывай немедленно. В крепости засуетились и забегали, однако ворота долгое время оставались запертыми. Все решилось только с появлением встревоженного Килиана.

Когда же тяжелые створки наконец разошлись в стороны, взгляду изумленного Аддона предстала толпа вооруженных людей с факелами и — отчего-то — амулетами против ночных чудовищ, злых духов и прочей нечисти.

— Что у вас происходит? — сурово вопросил он.

— Видишь ли, отец…

Но тут, растолкав воинов, выбежала ему навстречу Уна

/без царского венца, без толпы слуг и воинов охраны, без этого непомерного количества украшений, прежняя милая девочка, которая сводила его с ума своими выходками/

и с радостным визгом повисла на шее.

На миг почудилось, что он перенесся в прошлое, что ничего страшного еще не случилось. Просто глава клана отлучался ненадолго и вот вернулся домой. И выйдет сейчас навстречу счастливая, сонная Либина, обнимет, обдаст теплом и запахом цветов и молока.

За это можно отдать все — жизнь, славу, будущее. Все. За один только день прежней жизни.

Трещал огонь в очаге. На столе источало соблазнительные ароматы жареное мясо, уложенное на простом глиняном блюде. Кувшин вина, несколько лепешек, зелень. Все это напоминало их дом, хотя домом давно уже не было.

Кайнен удивленно оглядывался: будто бы целая вечность пронеслась мимо него с тех пор, как он покинул Каин на нового хранителя Южного рубежа. А ведь и полного ритофо с тех пор не минуло. Но время исчисляется не текселями, не литалами, не лунами и не ритофо. Оно исчисляется тем, что ты испытал, что потерял, что понял.

И по такому исчислению он, таленар Великой Газарры, почти сравнялся с вечно живущими. Он был здесь со дня сотворения мира.

Древним и легендарным существом казался ему Аддон Кайнен, участвовавший в битве при Паднату и в Габаршамской резне. Сладким, но не менее далеким воспоминанием отзывалась в его душе неугасшая любовь к Либине. Ярким и волшебным сном представлялись серебряная ладья, диковинный сад Эр-воссы Глагирия и те вещи, которые он рассказывал.

Знакомые стены. Знакомые предметы. Отчего же он не узнает ничего?

Килиан, сын, обнял его при встрече, но не было радости в его объятии. Постарел эльо Кайнен — чуть ли не такой же взрослый и уставший, как отец. Попытался что-то объяснить, промычал невразумительное, махнул рукой и отправился на стены проверять посты.

Аддон смотрел на его сутулые плечи и чувствовал острую жалость, смешанную с ощущением невосполнимой потери. Этот Килиан вовсе не походил на того молодого задорного человека, которого он порывался постоянно воспитывать. Ему нечего было сказать, и он знал, что даже если выдавит из себя какие-то слова, то Килиан не услышит его за пустыми фразами.