Книга Жестокие игры - Мэгги Стивотер

Мы — гиганты на его спине.

Шон кричит мне в ухо:

— Попроси его прибавить хода!

И когда я сжимаю коленями бока красного коня, он делает новый рывок вперед, и уже кажется, будто до того мы еле-еле тащились. Я и поверить не могу в то, что хоть какая-то лошадь на песчаном берегу может оказаться быстрее Корра. Я не могу поверить и в то, что во всем мире найдется конь быстрее, чем он. А ведь на его спине сейчас — двое. И если во время бегов на нем будет сидеть один только Шон, разве он может проиграть?

Мы летим.

Шкура Корра под моими ногами — горячая, и я словно погружаюсь в нее, как погружаются пальцы ног в песок, когда набегает волна. Я ощущаю, как его пульс сливается с моим, его энергия перетекает в меня, и я знаю, что это и есть таинственная, пугающая сила кабилл-ушти. Мы все это знаем, знаем, как водяная лошадь захватывает человека и сбивает его с толку, когда он в воде, и он даже не успевает ничего понять… Но Шон наклоняется вперед, резко, прижимаясь ко мне, чтобы дотянуться до гривы Корра, и быстро завязывает на ней узелки. Три. Потом семь. Потом еще три. Я пытаюсь сосредоточиться на том, что он делает, и не замечать, как его тело прижимается ко мне, как его щека касается моих волос.

Я опускаю повод на шею Корра, и он берет влево, прочь от верхней линии утесов. Шон все еще сидит вплотную ко мне, пальцы одной его руки прижимаются к венам на шее Корра, вторая рука сжимает гриву. Магия, текущая сквозь меня, превращается в едва различимый гул. Мое тело предупреждает меня об опасности, исходящей от кабилл-ушти, на котором я сижу, и в то же время оно поет и кричит, радуясь жизни.

Возвращаемся мы той же дорогой. Я жду, что Корр вот-вот как-то проявит признаки усталости, но ничего подобного не замечается в ровном стуке его копыт по почве, в его дыхании, в том, как ветер свистит в моих ушах.

Остров мирно раскинулся вокруг нас под лунным сиянием. Мы несемся параллельно краю утесов, а за ними я вижу стаю белых птиц, летящих в ту же сторону, куда скачем мы. Чайки, наверное, они парят и скользят в воздушных потоках, которые бесцеремонно бросают их вверх, когда они слишком приближаются к скалам.

«Это Тисби, — думаю я. — Это тот самый остров, который я люблю».

И я вдруг чувствую, что знаю абсолютно все и об этом острове, и о самой себе, вот только это знание исчезнет, стоит нам остановиться.

Мы возвращаемся туда, откуда начали, и я неохотно останавливаю Корра. Сердце колотится у меня в ушах, оно продолжает нестись галопом, хотя Корр уже встал.

Я соскальзываю на землю и отхожу на несколько футов в сторону, чтобы обернуться и увидеть, как спешивается Кендрик. Он сует руку в карман и достает горсть то ли соли, то ли песка, а потом высыпает это в круг перед Корром и плюет в него. Шон смотрит на меня так же, как смотрел на фестивале, и я знаю, что тоже смотрю на него странными глазами. Нечто дикое и древнее пробуждается во мне, но я не нахожу слов.

Шон протягивает ко мне руку и сжимает мое запястье. И прикладывает большой палец к моему пульсу. Удары моего сердца просачиваются под его кожу. Я пришпилена к месту его прикосновением, и это тоже нечто вроде пугающей магии.

Мы все стоим и стоим, и я жду, когда же наконец мой пульс под его пальцем замедлится, но этого не происходит. Наконец Шон отпускает мою руку и говорит:

— Увидимся на утесах завтра.

Глава сорок восьмая

Пак

Когда я попадаю наконец домой, то вижу, что там все выглядит как с иголочки. Такого не бывало после смерти наших родителей. Я на мгновение застываю в дверях, изумленная и растерянная, а потом из коридора выбегает Финн. Он похож на человека, выскочившего прямо из пожара; он растрепан даже больше обычного. Я наконец бросаю попытки понять, что тут произошло.

— В чем дело? — спрашиваю я.

Финн делает несколько попыток что-то сказать, но лишь размахивает руками. Наконец он умудряется выговорить:

— Я тут подумал… а как бы я узнал, если бы с тобой что-то случилось?

— Да почему со мной должно что-то случиться?

— Пак, ведь ночь уже! Где ты была? Я думал…

Постепенно до меня доходит. Мы ведь виделись с Финном перед тем, как я отправлялась на исповедь, и он ждал, что я вскоре вернусь.

— Ох, извини, — выдыхаю я.

Финн носится по комнате, и я теперь понимаю, что он занялся генеральной уборкой только потому, что очень тревожился за меня.

— Дом выглядит просто потрясающе, — замечаю я.

Финн огрызается:

— Конечно, а как же иначе! Я перемыл тут все это чертово барахло! Я ведь даже не знаю, сколько может времени пройти, пока я узнаю, если ты вдруг где-то там умрешь. Кто мне скажет?

— Прости, я забыла. Я просто не заметила, как прошло время.

Это приводит Финна в еще большую ярость. Я никогда не видела его в таком состоянии. Он сейчас похож на отца в тот момент, когда тот узнал, что мама купила у какого-то фермера серого мерина. Он просто бесился, и безмолвный шторм сотрясал стены дома, сбивая стулья и ударяясь о потолок, пока мама наконец не согласилась продать мерина.

— Не заметила времени! — произносит наконец Финн.

— Я могу еще раз извиниться, но что от этого изменится?

— Толку в твоих извинениях!

— Но тогда чего ты от меня хочешь?

По правде говоря, сначала я действительно почувствовала себя ужасно, но теперь мое терпение подходит к концу. Я же не могу все вернуть обратно и изменить прошлое.

Финн прислоняется к спинке отцовского кресла, и костяшки его пальцев белеют от того, с какой силой он сжимает эту спинку.

— Мне этого не вынести, — говорит он, и я вдруг вижу в нем Гэйба. — Мне не вынести, если я не знаю, что может случиться.

Я обхожу кресло и останавливаюсь перед ним, лицом к Финну. И вглядываюсь в брата. Я не знаю, почему он выглядит таким юным: может быть, это из-за тревоги на лице, а может быть, потому, что я долго смотрела в лицо Шона Кендрика.

— Все уже почти кончилось. Все будет хорошо, — пытаюсь я успокоить его. — Со мной ничего не случится. Даже если я не выиграю, все равно все будет хорошо, понятно?

Лицо у Финна бледное и напуганное, и я не думаю, что он мне верит.

Я добавляю:

— Паффин ведь вернулась?

— Да, только потеряла половину хвоста. А у тебя хвоста нет, тебе нечего отдать.

— Зато хвост есть у Дав. А дорогой корм придаст ей сил, она побежит быстрее.

Я не уверена, что это утешило Финна, но он больше не спорит. Попозже он приносит в мою комнату свой матрас и расстилает его у противоположной стены. Это вызывает у меня болезненные воспоминания о собственном детстве, когда я делила комнату с Гэйбом, до того как отец пристроил еще одно помещение сбоку нашего дома, для себя и мамы.