Книга Возвращение на родину - Томас Гарди

Сквозь вереницу в двадцать пять пар пробирались они своим извилистым путем, и новая жизнь закипала в ее жилах.

Бледный вечерний свет усиливал обаяние этой минуты. Есть такая степень и такой оттенок света, который имеет свойство колебать душевное равновесие и давать опасное преобладание нежным чувствам; в сочетании с движением он очень быстро доводит их до высшей точки, в то время как разум, наоборот, становится сонным и невосприимчивым; и такой свет сочился сейчас с лунного диска на этих двоих. Все танцующие девушки испытывали то же, но Юстасия сильнее всех. Трава у них под ногами уже была выбита и стерта, и твердая утоптанная поверхность земли, если смотреть наискось по направлению к лунным лучам, сияла, как полированный стол. Воздух был совершенно неподвижен; флаг над полком с музыкантами словно прилип к древку, а сами музыканты виделись только как темные контуры на фоне неба, за исключением тех моментов, когда раструбы тромбона, серпента или английского рожка вдруг вспыхивали, словно огромные глаза, в черноте их фигур. Нарядные платья девушек утратили свои разнообразные дневные оттенки и все казались туманно-белыми. Юстасия плыла и плыла по кругу, поддерживаемая рукой Уайлдива, с лицом застывшим и невыразительным, как у статуи; душа ускользнула из ее черт и забыла их, и они остались пустые и покойные, какими они всегда бывают, когда чувство превышает их способность выражения.

Как близко к ней был сейчас Уайлдив! Страшно подумать. Она чувствовала его дыханье, а он, конечно, чувствовал ее. Как дурно она с ним поступила! А вот они все-таки сейчас несутся в одном ритме. Она дивилась колдовству танца. Ясная черта, словно ощутимая граница, отделяла ее переживанья внутри этого круга от всего, что она испытывала вне его. Когда она начала танцевать, как будто сменился воздух; там, снаружи, она была закована в полярной мерзлоте по сравнению с тропическими ощущениями здесь. Она вступила в танец из сумрачных часов своей недавней жизни, как входят в ярко освещенную комнату после скитания в ночном лесу. Уайлдив сам по себе мог вызвать только беспокойство; Уайлдив вместе с танцем, и лунным светом, и тайной становился упоеньем. Сам ли он был главным составляющим в этом сладком и сложном чувстве или же танец и все окружающее тут более повинны это различие слишком тонкое, которого Юстасия сейчас никак не могла бы установить.

Люди начинали спрашивать: "Кто они?" - но каких-нибудь въедливых вопросов не задавали. Если бы Юстасия появилась среди этих девушек в обычной, повседневной обстановке, пожалуй, было бы иначе, но здесь ей не докучали чрезмерным вниманьем, потому что здесь каждая представала в своем самом обольстительном виде. Подобно планете Меркурию, окруженному сиянием заката, всегдашняя яркость Юстасии прошла не слишком замеченной среди временного блеска остальных.

Что же касается Уайлдива, его чувства нетрудно угадать. Препятствия всегда были для его любви тем же, чем солнце для плода, и сейчас он был в разгаре утонченных мук. Пять минут держать в объятьях, как свое, то, что весь остальной год будет принадлежать другому, - такую ситуацию Уайлдив умел до тонкости просмаковать. Он уже давно снова начал вздыхать по Юстасии, в сущности, с той самой минуты, когда он расписывался в церковной книге после венчанья с Томазин, - это был первый сигнал его сердцу вернуться на прежние квартиры, а дополнительное осложнение, брак самой Юстасии, было тем добавком, который уж делал возврат неизбежным.

Таким образом, то, что для всех было просто бодрящим движеньем на свежем воздухе, для этих двоих - и по разным причинам - стало вихрем, уносившим их в неведомое. Танец расшатал в них сколько еще оставалось чувства общественных условностей и загнал назад, на прежние тропы, теперь вдвойне беззаконные. Три танца подряд они неслись и кружились; наконец, утомленная непрестанным движением, Юстасия повернулась, чтобы выйти из круга, в котором и так слишком долго оставалась. Уайлдив отвел ее в сторону, к травянистому пригорку, где она села, а он остался стоять рядом. С той минуты, когда он впервые заговорил с ней перед началом танца, они больше не обменялись ни словом.

- Устали? - нежно спросил он. - Три танца, да еще дорога сюда...

- Нет, не очень.

- Не странно ли, что мы именно здесь встретились после того, как так долго не видались?

- Не видались, потому что не хотели.

- Да. Но вы это начали - нарушив обещание.

- Не стоит об этом говорить. С тех пор мы оба связали себя иными узами - вы не меньше, чем я.

- Я с огорчением услышал, что ваш супруг болен.

- Он не болен, только читать не может.

- Да, это я и хотел сказать. Искренне сочувствую вам. Судьба жестоко с вами обошлась.

Она помолчала.

- Вы слыхали, что он стал резать дрок для заработка? - проговорила она упавшим голосом.

- Говорили мне, - нерешительно сказал Уайлдив. - Да я не поверил.

- Нет, это правда. Что вы думаете обо мне, как о жене чернорабочего?

- Я думаю о вас то, что всегда думал. Ничто не может вас унизить: вы облагораживаете занятие вашего мужа.

- Хотела бы я так чувствовать.

- Есть надежда, что мистер Ибрайт поправится?

- Он думает, что да. Я сомневаюсь.

- Я очень удивился, когда услышал, что он снял дом на пустоши. Я считал, как и все, что он увезет вас в Париж сразу после свадьбы. "Какая веселая, интересная жизнь ей предстоит!" - думал я. Но он, вероятно, опять уедет туда с вами, если его зрение окрепнет?

Не слыша ответа, он внимательнее посмотрел на нее. Она едва сдерживала слезы. Картины будущего, которое никогда не осуществится, ожившая горечь разочарования, мысль о тайных насмешках соседей - все это всколыхнулось от слов Уайлдива, лишая гордую Юстасию привычного самообладания.

Уайлдив сам с трудом мог держать в узде свои слишком бурные чувства, когда увидел ее волнение. Но он сделал вид, что ничего не заметил, и спокойствие вскоре вернулось к ней.

- Неужто вы хотели идти домой одна? - спросил он.

- А что же? - сказала она. - Что может мне угрожать на этой пустоши, когда у меня ничего нет?

- Вначале нам по дороге. Я буду счастлив сопровождать вас до Троп-Корнера. - Видя, что Юстасия колеблется, он добавил: - Или вы думаете, что неразумно показываться со мной после событий прошлого лета?

- Ничего подобного я не думаю, - отвечала она надменно. - Буду ходить с кем хочу, что бы ни говорили обо мне все эти ничтожные жители Эгдона.

- Так пойдемте, если вы уже отдохнули. Сперва надо держать вон на тот куст остролиста с черной тенью справа.

Юстасия встала и пошла рядом с ним, осторожно ступая по уже влажному от росы вереску и папоротникам, провожаемая отзвуками веселья, так как танцы еще продолжались. Луна уже стала яркой и серебряной, но вересковая пустошь была непроницаема даже и для такого освещения, и сейчас здесь можно было наблюдать удивительную картину - темная, гасящая все лучи полоса земли под небом, полным от зенита до горизонта белого, как снег, блеска. Если бы чей-то глаз смотрел на Уайлдива и Юстасию сверху, с высоты, их лица среди этого темного пространства были бы для него как две жемчужины на столе черного дерева.