Книга Президент не может умереть - Владимир Гриньков

— Кто здесь Уланов?

— Я.

Уланов только голову повернул, но не поднялся, глядя на вошедших равнодушно-вопросительно.

— Срочный вылет, — сказал другой.

— Предписание имеете?

— Имеем.

— Кем подписано?

— Товарищем Агафоновым.

Уланов сбросил ноги с дивана, хрустнул суставами:

— Куда летим-то?

— В Бергаш.

Из Бергаша иногда ходили военно-транспортные «Илы» на Ташкент.

— Бергаш так Бергаш, — пожал плечами Уланов.

Вышли на летное поле. Неподалеку стоял армейский джип. Уланов обернулся к провожатым:

— Ваша машина? Может, подъедем? До вертолета топать полкилометра.

Один из них сказал по-прежнему неприветливо:

— Пешком пойдете, — но сам сел в машину, второй тоже сел.

— Сволочи! — Данилин сплюнул в сердцах. — Кто такие — не знаешь?

— Первый раз вижу.

Джип обогнал их и остановился у вертолета, но из машины никто не вышел. Когда Уланов и Данилин подошли, один из пассажиров джипа вылез им навстречу и сказал:

— Стоять здесь, лицом к зданию аэропорта. Не огладываться.

— Какой-то ты шибко крутой, — произнес с издевкой Данилин. — Тебя, наверно, травмировало пионерское детство.

Вместо ответа человек извлек из внутреннего кармана какие-то корочки, сунул Данилину в лицо, сказал без выражения:

— Будешь делать, что велено.

Данилин с документом ознакомился, криво усмехнулся и повернулся к вертолету спиной. Уланов, все еще ничего не понимая, последовал его примеру. Позади них заурчал двигатель джипа — он, похоже, подъехал вплотную к фюзеляжу.

— Что за ксиву он тебе тыкал? — поинтересовался Уланов.

— Гэбэ, — Данилин скосил глаза. — Что-то они там грузят.

— Не видишь — что именно?

— Нет.

— Значит, бомба.

— Ага, атомная, — подтвердил Данилин.

— Боевики захватили аэродром в Бергаше.

— А мы его будем бомбить.

— Только нам и доверили.

— Ясное дело, ты же слышал, прямо с порога: кто тут Уланов, без него ни шагу.

— Ордена, небось, дадут?

— Если сработаем на «отлично». Мне — Боевого Красного Знамени, тебе — «Мать-героиня» третьей степени.

— Почему это третьей? — обиделся Данилин.

— Не все сразу, любезный, — покровительственно сказал Уланов.

От вертолета их окликнули. Гэбист, тот самый, который удостоверение предъявлял, приказал:

— Во время полета в салон не входить. После посадки в Бергаше оставайтесь на своих местах вплоть до особого распоряжения.

Уланов с мрачным видом занял командирское место, и только когда над головой загрохотал двигатель, сказал напарнику:

— Вот не люблю я их почему-то…

Данилин сделал вид, что не расслышал.

Едва они взлетели, один из сопровождающих выполз из салона и встал за их спинами. Уланов закряхтел недовольно, потом сказал, не выдержав:

— Вы бы в салон прошли. Не положено здесь находиться.

Но человек за спиной никак не реагировал на его слова, и только спустя полчаса, когда они уже подлетали к Бергашу, скрылся, бросив напоследок:

— Напоминаю: после посадки из вертолета не выходить.

— Да пошел ты! — прошипел ему в спину Данилин.

Сразу после приземления к ним на большой скорости подъехала машина, из нее выскочил длинный парень в армейской форме, но без знаков различия и подбежал к вертолету.

— Сейчас начнут выгружать бомбу, — высказал предположение Данилин и осторожно выглянул. — Так, один гебист вылез… Эй, слышь, Дима, ты знаешь, кого мы везли!.. Бабу! Глянь — бабу, честное слово! Генеральская телка, видать!

Уланов, не веря, тоже выглянул. И действительно: в машину садилась женщина. Гебист ее торопил, а она, похоже, была недовольна, оборачивалась к нему раздраженно — и теперь Уланов увидел ее лицо.

— Н-ну!!! — выдохнул он потрясенно и больше ничего сказать не мог.

Там, внизу, была Людмила — живая и невредимая.

84

Посол СССР в Джебрае все последние ночи спал скверно, точнее, почти вовсе не спал. Причина этого была простой. За долгие годы своей деятельности здесь он ни разу не слышал, чтобы жизни иностранных дипломатов в Хедаре угрожала какая-либо опасность, все они покидали столицу целыми и невредимыми, когда их миссии завершались, но что-то подсказывало Агафонову, что бывают такие неожиданные изломы в судьбе, которые невозможно предугадать, обладая даже самой развитой интуицией. Самое паршивое заключалось в том, что он, Агафонов, был совершенно ни при чем, будь на то его воля — он все сделал бы иначе. Другие принимали решения, а отдуваться за все предстояло ему одному.

Майор Овчаренко, преемник покойного полковника Гареева, догадывался, кажется, о терзаниях посла, возможно, даже посмеивался над ним в душе, но виду не подавал, прикрываясь маской деловитой озабоченности.

Когда неизвестный и до сих пор не обнаруженный террорист напал на служащую советского госпиталя, тяжело ее при этом ранив, первой мыслью Агафонова было — подготовить ноту протеста джебрайским властям. Но это следовало согласовать с Москвой, а значит — ждать утра. Но ждать не пришлось, потому что уже через полчаса после покушения к послу примчался Овчаренко с инструкциями своего московского начальства: никакой информации о покушении джебрайцам не давать, о состоянии жертвы не информировать, ждать указаний. Агафонов, до сих пор не оправившийся после истории с переводчиком Хомутовым, из-за которой, как он полагал, его вполне могли отозвать из Хедара, испуганно согласился, имея однако предчувствие, что вся эта история выйдет боком — и не ошибся.

Под утро снова заявился Овчаренко с инструкциями из Москвы. Предстояло объявить джебрайской стороне о гибели советской гражданки Песоцкой, в связи с чем посольству надлежало внести официальный протест, саму же Песоцкую, которая все еще не пришла в сознание, содержать под усиленной охраной на территории советского военного госпиталя, скрывая этот факт не только от джебрайской стороны, но и от сотрудников советского посольства.

Агафонов свой хлеб столько лет ел не зря, и всю комбинацию прозрел моментально. Москва была недовольна в последнее время Фархадом, он стал непредсказуем, многое позволял себе без консультаций с послом — а потому президента следовало одернуть. История с «убийством» советской гражданки годилась для этих целей как нельзя лучше. Агафонов заподозрил даже, что джебрайцы могли и не иметь никакого отношения к покушению, свои поработали, — но мыслью этой с Овчаренко не поделился, а без лишних вопросов предпринял те действия, которые были рекомендованы.