Книга Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко

– Ты – особенный случай, – задумался Йен вслух. – Когда я выволок тебя за шкирку из прежней жизни, ты был законченный мошенник. Такого впечатляющего мастера интриг даже я вообразить не мог! Ты как гусеница: желал намотать много слоев лжи и интриг и хоть так отгородиться от своего отчаяния.

– Вообще-то я собирался сплести веревку, чтобы меня удавили принародно, на главной площади, – усмехнулся Паоло. – Ты один и понял… а прочие не поняли, и даже не пробовали меня остановить! Я был пацан, я начал игру, желая, чтоб меня поймали, а они… в драку лезли играть со мной, чтобы нагрести золотишка. И ведь знали уже, чем закончили иные до них.

– Князь Нильс Ин Тарри нашел главного человека жизни – в Лисенке. О свет полуденный, понять бы, как смог рыжий пройдоха повернуть Нильса к его нынешнему рассудительному уму, да еще в сочетании с исключительной порядочностью?

– Ответ без ответа, – Паоло резко погрустнел. – Хочешь меня прогнать?

«Интересно, кем бы он стал, если бы встретил не меня, уже немолодого и слишком скупого в выражении привязанностей – а Локки, по-прежнему юного и безудержного?» – подумал Йен. Отвернулся к окну, избегая изучения картин.

Сразу было понятно, с первого разговора: Паоло особенный, у него тонкая душа, полная светом. Он слишком яркий и легкий для золота, он – облако… или птица. Паоло смотрел на мир удивленно, пристально! Ему золото было – ловчая сеть, и он отчаянно бился в этой сети, раня себя и окружающих. Локки бы увел Паоло в тайгу и дал ему возможность жить, забыв о золоте. Просто жить и быть счастливым. Увы, Локки нет в мире.

«Бог создал людей разными, чтобы вместе мы справились с любым делом, самым непосильным. Бог не мог представить своей душою, наполненной светом, как мы темны и мелки. Мы должны дополнять друг друга, но мы – используем! Я умею использовать, как никто иной. Я использую так, что мне рады пригождаться. Прочие не умеют использовать, но лезут, пыжатся. И – уродуют»… – тогда, при первой встрече, Паоло сидел в убогом сарае – замерзший, голодный. Он до полусмерти устал использовать людей, и был в ужасе от их простоты и слепоты. Он отвернулся от золота… но силу крови не утратил. Это было недопустимо с точки зрения старшего из Ин Тарри. Это вычеркивало Паоло из семьи… а значит, из жизни. Но Ворон увел парнишку из-под носа у наемных убийц, спрятал и помчался в Иньесу с письмом от Йена. А сам Йен сидел рядом с Паоло, молча выслушивал его бесконечную болтовню, перемежаемую руганью и слезами. Много дней Паоло говорил, захлебываясь и икая. Забывая спать и есть… а после смолк, и тогда стал наконец-то слушать, чтобы через полгода начать общаться. Обмениваться мыслями, а не выкрикивать свои – и затыкать уши, пока излагаются чужие.

Едва Ворон вернулся с письмом от «паука», Йену пришлось заняться посредничеством в семейных делах на юге. Паоло был постоянно рядом, тихий, как тень… Завершив дела на юге Йен стал искать для воспитанника его главного человека. Себя он не видел на этом почетном месте. Никаким образом. Нет.

– Твой дядюшка совсем свихнулся на самолюбовании, – Йен прервал затянувшееся молчание. – Увы… когда излом его воли стал очевиден, пошатнулся весь дом Ин Тарри: кому встать на место паука, если избранный им наследник негоден? Да уж, тридцать три – мистический возраст, который называют солнечным. Мы или сгораем, или взрослеем.

– Меня пугает этот разговор, – шепнул Паоло.

– Не надо бояться того, о чем мечтал. Я займу место у подлокотника княжеского кресла Иньесы. Не хочу, но займу, потому что понял бремя своей ответственности: мир на пороге затяжной войны. В обмен на мой выбор ты получил свободу. И, когда тебе потребуются связи и золото семьи, у тебя буду я. Обещаю. Кстати уж, нет сомнения, что я тебе пригожусь… как в сказках говорят. Вмешательство в дела веры гибельно.

– Учитель, – лицо Паоло сделалось белым, как мел. – Не надо. Вам противны кареты, каменные замки…

– Я перерос свои страхи. К тому же мое колено предпочитает покой, – Йен с новым отвращением изучил картины в начищенных рамах. – Приобрету трость и начну ворошить осиное гнездо королей и князей. Я буду не паук, я буду пчельник. Пчельники не жалуют ос.

Паоло постарался улыбнуться, хотя глаза его плакали… Йен хотел еще что-то добавить, но смолк на полуслове. Шум большой дороги вдруг изменился, стих – и накатил новой волной, прямо-таки штормовой! Паоло вскочил и метнулся к окну.

– Там… ух ты! – Лицо раскраснелось, глаза полыхнули радостью, Паоло обернулся на миг и снова уставился в окно. – С ума сойти! Лошадь здоровущая. Человек огромный в седле. Ой! Это же у него рядом… Йен, ты не поверишь, но это же…

– Дикий кабан, – подсказал Йен, наслаждаясь шумом за окном и видом воспитанника, наконец ставшего обычным ребенком. – Здоровущий лесной вепрь. Пять лет назад тот Кабан, что в седле, принес того, что на поводке, из леса. Охотники убили кабаниху, переловили поросят. А один вот – уцелел и смог попасться на глаза кому следует. Не знаю, выжили ли охотники, закон княжества строг к браконьерам. Но поросенок выжил. Он знает свое имя, выполняет команды. Он ручной и очень милый. Так написал мне Кабан… который в седле. Что еще? Кличка вепря – Малыш, он хорош в поиске трюфелей. Правда, с нынешними клыками больше давит, чем добывает.

Йен говорил охотно и 6ез спешки. Щурился от удовольствия, представляя, что теперь творится на дороге и тем более на постоялом дворе! Как же, сам барон явился! Хозяин оборотного пива, праздника, ближних и дальних полей и, наверняка – этого вот «Перекрестка» – тоже. И куда направился, миновав ворота? К нищим, что заселились в княжьи палаты. Сплетен округе хватит на год, не менее.

– Эй, торопыги! – заревел бас со двора.

Заскрипела лестница, застонали добротные полы ближе и ближе. Грохнула дверь – нараспашку! Первым в зал протиснулся вепрь – черный, ростом с теленка, оскаленный неподпиленными клыками. Следом явился и человек-Кабан, заросший бородой по глаза. Страшный более, чем его знаменитая на все княжество «собачка».

Черный вепрь огляделся, рыкнул… и завалился на бок у двери, умильно щеря пасть и намекая – почесаться бы! Барон ласково пнул в подставленное брюхо сапогом, нагнулся и ткнул кулаком. Отвернулся, зашагал к столу. Он нес на ладони, как иные носят тарелочки – бочонок пива. И ворчал басом, непрерывно.

– Ворон… Бесы во хмелю, где Ворон? – Кабан бухнул бочонком по столу. – Что за дела, ты один? Он свихнулся? Тебя ж нельзя отпускать. Ты непутевый. Ты бестолочь, или загнешься, или что-то такое… загнешь.

– У Ворона теперь гнездо, – гордо сообщил Йен. – Еле смог отцепить его от себя. Нельзя вынуждать человека к вечной преданности… Кабан, он уже не так молод, и он смертельно влюбился. Девушка стоила внимания. Надеюсь, скоро он навестит тебя. А пока вот, знакомься. Паоло Ин Тарри. Настоящий князь, голубая кровь и все такое. Южная ветвь. Золото третий год в руки не берет, говорит, жжет кожу. Можешь представить его епископу? Паоло изучает сочетание веры и власти. Его мысли о том, как можно и нужно использовать людей, раз все они несхожи… в нашу прошлую встречу отец Тильман проповедовал о том же. Шепотом, уж слишком на ересь смахивало.